Снова стреляет гранатомет. Над нами свистят очередные три подарка для «Банана», заряд батареи тает на глазах, двенадцать процентов, одиннадцать, десять… Высота… он не может ее определить, палочки вместо цифр. Я подымаю голову, пытаясь рассмотреть «Фантом» в стылом воздухе, и конечно же — ни черта не вижу.
Квадрик падает, не долетев до нас метров шестьсот.
— Хватит, — говорю я Мастеру, вешающему коробку на «дашку». — Все, упал. Идти треба.
— Пошли.
— Куда? Васе сказать надо. И ты ж вроде как в наряде… А где Петя, кстати?
— На АГСе с биноклем. Ближнюю посадку смотрит, подстанцию и «заводуправление».
— Ааа, — я сажусь на землю и с хрустом выпрямляю спину. — Фууууух… Пизд@ц.
— Да, — говорит Мастер. — Это он.
— Шо там, не попали наши? — я достаю телефон. Надо звонить коммандеру, докладывать, что сепары сбили ровно половину наших военно-воздушных сил.
— Флаг снесли. По «эспешке» не попали.
— Мля. Короче, на шару слетал.
— Ну да. Не всегда ж результат получается… И квадрик жалко. Интересно, шо там с ним?
— Лопасть, скорее всего. Или мотор.
— Вася орать будет.
— Нехай на сепаров орет, они ж стреляли.
— Стреляли они, а звиздюлей вывесят тебе.
— Шо есть, то есть…
Почти день
— Как? Как ты мог проиметь почти новый квадрокоптер? — Вася все еще злится, но уже, кажется, остывает.
— То не я, то злые сепары. — Я едва поспеваю за длинноногим коммандером, широко шагающим по засыпанной щебнем дороге. — Да погоди ты, не успеваю!
— Жрать надо меньше. И ходить — больше. Точно от тебя один ущерб…
— Ну, тут не соглашусь.
— Какая высота была?
— Ээээ… сто тридцать.
— Дебил.
— Не видно ни хрена было.
— Каску чего не взял?
— На квадрик?
— Та сейчас!
— Забыл.
— Лучше бы ты голову дома забыл, как в школе… Место не забыл?
— Не. Примерно же…
Мы идем за квадриком. Идем вдвоем, едва отбившись от попыток Мастера и Президента пойти с нами. Идем почти на прогулку, если не считать того, что километрах в четырех-пяти от нас по-прежнему бухают САУшки, посылая снаряды в сторону «Банана». Мы идем, спотыкаясь о камни, Вася несет свой АКС на скрещенных на груди руках, я повесил РПК на плечо и пытаюсь не отстать от коммандера. На развилке, там, где обычно мы поворачиваем налево, теперь нам направо. Вася обходит «тээмки» и аккуратно сходит с гравийной дороги.
— Слышишь? — говорю я, догоняя наконец-то Васю.
— Шо?
— Подстанция не гудит.
— Серьезно?
— Угу. Отрубили, мабуть. Не светит нам теперь шаровое электричество.
— Може, еще включат.
— Может…
Сильно прятаться смысла нет. Мы низко, в «серой зоне», и здесь абсолютно нет смысла делать лежки — наблюдать отсюда можно только за наличием нашего террикона. Здесь никого нет, ну, или нам повезет нарваться на таких же, как мы, идущих куда-то по своим делам белым днем сепаров. Телефон здесь не ловит, рация — через раз, и мы не особо прячемся, похрустывая сухими ветками в низкой посадке. Потеплело? Или мне кажется после пробежки за Васей? Низкие облака пролетают по небу с востока на запад. Вот странное дело — в вышине ветер, получается, восточный, а у нас на терриконе — северный.
— Пехотный батальон, ветер северный… — напеваю я под нос.
— Этапом из вэчэ, зла немеряно, — откликается Вася.
— Лежит на ротном тяжкий груз…
— Пехотный батальон, ветер северный.
— Когда я ебл@вал, жизнь разменяна.
— Но не очко обычно губит, а нарада в штабе батальона, — заканчивает Вася. — Тут, не?
— Не. Чуть дальше, мабуть. На краю террасы.
Кустарник подступает почти к краю и на следующих ярусах уже не растет. Мы опускаемся на колени (опять на колени!), и я на карачках подползаю к краю. Медленно высовываю голову из кустов и начинаю осматривать карьер. Даже волосы на голове шевелятся под шапкой. Таааак, на этом ярусе нема, нужно вниз смотреть. Я ложусь на живот и выдвигаюсь вперед.
Карьер прекрасен, как только может быть прекрасна огромная яма в земле. Серые террасы, ярусы, спускающиеся ниже, ниже, еще ниже… и серая недвижимая гладь воды внизу. Никакой растительности, округлые линии заездов для огромных грузовиков плавны, и иногда кажется — не человек это все выкопал, а природа распорядилась так, создав вдруг посреди хмурого Донбасса такой экзотический пейзаж. Даже серый цвет не раздражает. На нашем, самом верхнем уровне, прямо с другой стороны карьера, примерно в километре, скособочено возвышается огромный экскаватор с желтой кабиной.
Я протягиваю руку назад и щелкаю пальцами, через секунду Вася сует мне в руку обычный советский военный бинокль. Рывком приблизившиеся склоны, мгновенно потерявшие свою привлекательность, щерятся кусками «породы», я вожу биноклем влево-вправо, иногда останавливаясь и рассматривая отдельные участки. Вася не торопит, осмотреться — самое нужное дело, и тут главное — не дергаться, не делать резких движений. Аккуратно, по чуть-чуть. Заметить почти неподвижного человека днем без теплака трудно, и дело даже не в каких-то скрывающих свойствах камуфляжа, мы и так одеты в однотонные «горки», а как раз в движениях.
Экскаватор — очень уж удобная позиция, прям вот вызывающе удобная, если бы был хоть какой-то смысл здесь делать наблюдательный пункт. Хотя… Наблюдательный — нет смысла, а вот «секрет» тут держать — могут. Если уж совсем людей некуда девать. На «Амонскладах» народу больше, чем нас с «Эверестом» вместе взятых. В самом экскаваторе, понятное дело, никого не будет, и я внимательно осматриваю край карьера рядом с ним. Не, вроде чистенько все, тихо, спокойно и благолепно. Я тихонько начинаю двигаться назад.
— Ну шо? — спрашивает Вася, сидящий спиной к карьеру, привалившись к округлому камню.
— Вроде тихо. Спускаться треба, правее пойдем, там удобнее будет.
— Правее от тебя или от меня?
— От меня.
— Идем… Блин, чего ж не хочется так?
— И тебе, да?
— Та да. Грызет что-то. Чуйка.
— Давай тогда аккуратней.
Спуститься на следующий ярус — это метра три по вертикали. Я подхожу к краю, еще раз осматриваю карьер, приседаю и спускаю ногу на первый камень. Мля, не убиться бы… От будет тупо…
— Стоять, — как-то буднично говорит Вася.
Я замираю.
Николаич делает шаг и становится прямо у меня за спиной. Протягивает руку, трогает меня за плечо и показывает куда-то вбок и назад. В метре от края, в кусте, виднеется какой-то пучок травы. Я приглядываюсь. Из травы торчит колечко. Вася приседает на корточки и начинает осматривать землю, ни до чего не дотрагиваясь.
— Херня, — говорит он через пару минут. — Старая. На леску ставили, хер зна когда. Растянулась.
— У меня уже нога затекла. Вставать-то хоть можно? — Кажется, я задержал дыхание, и воздух с шумом устремляется из легких.
— Спускайся дальше. Хорошо, что ставил такой же идиот, как и ты.
— Чего это?
— Ну, один на леску ставит, второй прет вперед, шо дурной.
— Может, это наши ставили.
— Может, и наши… Давай. Тока аккуратно, мля!
Через десять минут мы найдем наш квадрик с отбитым куском лопасти. Он будет лежать на камнях, и Вася торжествующе понесет его домой, нежно прижимая к «корсару». Я потащусь следом, так и не уговорив Васю снять растяжку, и старая советская граната так и останется в том кусте на краю верхнего яруса небольшого карьера, возможно, навсегда, как и тысячи гранат, ОЗМок и мин, за эти годы усеявших распадки, тропинки и дороги Донбасса.