План Васи, который он мне нудно рассказывает по телефону все утро, прост — создание ложных позиций. Я, не долго думая и помня, как мы строили боковую проекцию «бэхи», сгоряча предлагаю ему построить танк. Во всех проекциях. Сбить каркас из дерева, вместо башни приспособить огромную шину, несколько из которых валяется по террикону, а одна даже служит нам сортиром, ну и пушку из чего-то смастрячить. Коммандер мои конструкторские идеи рубит на корню и, логично рассуждая о часто летающих вдоль нашей линии беспилотниках и постоянных сепарских наблюдателях, ставит задачу смастерить из пустых труб от ракет, камней, кусков старой подертой масксети и давно списанных ватных штанов позиции ПТУРистов.
Я возмущаюсь, пытаясь доказать, что это как минимум глупо, никто не будет выпасать отдельных ПТУРистов, но Вася добивает меня аргументом «Трубы есть, нам это ничего не стоит, и надо же что-то делать», и я неожиданно для себя соглашаюсь.
Мы пристраиваем трубу на горку из камней, на самом краешке отвала, а Доки пытается набить чем-то бледно-зеленые штаны. Я поднимаю глаза — и замираю.
Сколько там прошло времени, когда я крайний раз «спускался с гор»? Два дня? Эти два дня сотворили с Донбассом чудо.
Трава. Поле между нами и Новотроицким неожиданно становится зеленым и настолько пронзительно-красивым, что хочется… да черт его знает, чего именно хочется. Взмыть в небо, круто спикировать к полю, пролететь над ним низко-низко, касаясь кончиками пальцев маленьких мягких побегов, и рвануть домой. Со всех ног, крыльев, плавников — сколько я не был дома? Два… два с половиной месяца. Так это я, мне проще — наши прикомандированные из «семьдесятдвойки» экипажи «бэх» не были по шесть месяцев. Шесть месяцев жить в дырке в земле, есть покупную еду или штатную гадость, пить из баклажки, умываться из баклажки, мыться из баклажки, стираться из баклажки. Я никогда не задумывался, что происходит с людьми, которые полгода, двадцать-четыре-на-семь — передок, передний край, пулеметы, мины, холодно, жарко, смешно, грустно… Мы размываемся здесь, становимся похожими друг на друга, теряем кусочки себя, устаем и потихоньку вживаемся в угрюмую, иногда рвущуюся выстрелами привычность…
Я много думаю об этом в последнее время, и не всегда мои мысли веселы, но когда я стараюсь понять…
— Завіс! — толкает меня Президент. — Нє тупі. Вперед-вперед!
— Чо у тебя настроение такое хорошее? — я встряхиваю головой. Что-то действительно часто стал задумываться.
— Бо командір скоро приїде, і кінець твоїй власті на ВОПі.
— Ой, я типа так вот властвовал — прям ховайся. Подумаешь, «догану» тебе забульбенил. Так это ж тока на пользу. Как говорил один матерый старшина: «Хорошая догана еще никому не помешала!»
— Пошуті, пошуті мені. Пошлі другу робить, а то он Ляшко вже ридає. Тіран-командир не дав чаю попить.
Сейчас полдевятого, и в наряде на «Чарли», нашем центральном посту, нас подменяют Ляшко и Хьюстон, которых я поймал полчаса назад, когда они собирались завтракать. Завтрак резко отменился, пацаны сменили нас в наряде, и мы пошли сооружать очередного Валеру.
Валера. Почти на каждой позиции в зоне АТО они есть — набитая хламом форма, поднятая вертикально, эдакое чучело, бессменно несущее вахту и украшенное в меру разумения особового складу. На голове — или «мазепинка», или какая-то убитая каска, поломанные очки, в руках, возможно, палка в виде автомата или автомат в виде палки.
Валера был на нашей предыдущей позиции — в виде замызганной фигурки, сидящей возле дерева с «мухой» на плече. Стреляная «муха» была нацелена четенько на подъездную дорогу, и заезжающие сильно дергались при виде Валеры и потом называли нас плохими словами. Нам это казалось очень смешным — это и было смешно.
Вообще Валера — это самый ровный воин Збройних Сил. Валера не хочет есть, Валере не надо спать, Валера не материт форму не по размеру и не взувает ботинки. Валера постоянно молчит, а не выносит мозг командиру, требуя отпуска, дембеля, УБД и «на ручки». Валера великолепен в своем естественном состоянии — бессловесная фигурка, стойко под дождями и ветрами переносящая тяготы и лишения. Все любят Валеру, и Валера отвечает всем взаимностью, пялясь незрячими глазами в степи, холмы и терриконы Донбасса. Валеры разномастны и разновелики — их сотни, и без них, наверное, наша армия не была бы армией.
Отдельная функция Валеры — бесить проверяющих, коих в последнее время немало ездит по позициям. Различные штабисты, крайне редко полезные и, в основном, мешающие, раздающие указания, матерящиеся и презирающие солдат, которые на самом-то деле и несут службу. Нам везло — к нам такие почти не приезжали, но там, севернее, ближе к штабу АТО в Часовом Яре, их было более чем достаточно и уж точно гораздо больше, чем нужно.
«Убрать», «Что это за бред?», «Вы солдаты или кто?», «Идиотские шутки!», «Да вы тут охренели!» — Валера выслушивал все это от высоких чинов, носящих групповое название «полковник Проверялкин», и молчаливо соглашался. Солдаты и младшие командиры слушали, тоже молчали, кивали и клятвенно обещали убрать, изничтожить, все устранить и обо всем доложить. Проверка уезжала, а Валера оставался на своем месте, на колышке от палатки, вбитом в мерзлую землю, и иногда кто-то проходящий заботливо смахивал снег с дырявой каски или поправлял «автомат».
Валеры должны были быть нашими ПТУРистами, для чего мы раздобыли в палатке несколько пар старых ватных штанов, которые Доки, ворча и вздыхая, набивал мусором. Вот вам пожалуйста — труба «Фагота», рядом лежит человек, куда-то целится. С беспилотника должно быть нормально. Ну, или нет, и мы зря стараемся. Но уж чего-чего, а времени у нас полно.
— Мартііін, — подымается с колен Президент. — Ти як?
— А шо? — Я примащиваю масксеть, но она постоянно соскальзывает. От же ж блин.
— Та нічо. Не нравишься ти мнє.
— Ты мне тоже.
— Я не про то. В послєднєє врємя нє нравишся. Помнішь, як у Бєтона криша їхала?
— Помню.
— Ото він як робить-робить, а потім ррраз — і зависне. Стоїть, дивиться. І не чує нічого. Потом ррраз — включився. Тіко постоянно як на своїй волнє. Чутка не тут.
— І шо?
— Ти теперь так себе ведеш. Один-в-один.
— Да? Та не гони.
— Я серьозно. Це ж видно. Слухай… ти би робив з цим шось.
— Ну да, ну да… Докиии! Как дела?
— Не скажу, — бурчит Доки, запихивая пустую «бульку» в грязную штанину. Булька не лезет, скрипит, хрустит, и вечно недовольный Доки остервенело пихает ее, матерясь под нос.
Как же красиво все-таки. Весна опять пришла, и лучики тепла…
День
— Раааадители меня назвали «Кооля…» И мне жилося очень нелехко, мля…
— … Папаня в заведениях питейных за пару лет допился до чертеееей, на… А вверху ветер.
— Есть шо-то?
— Потом видос посмотрим, пой дальше, развлекай меня. Я, кстати, тебе еще мстю не придумал. Жди, нервничай.
— За шо это?
— За вот этот вот внезапный приезд Ксюхи.
— И шо, плохо получилось?
— Не, хорошо… — Вася довольно щурится и поводит плечами. — Комбата в Вахе встретил, прикинь.
— Але, военные, давайте быстрее. У них сюда пулик «прибит», побачат — нагребут, — ворчит Дима Первухин.
— Мы ж за кустом! — бурчит Вася.
Буран, командир шестой роты, хмыкает и отходит. Дааа, логика сильна, сильна.