Нужная линия отыскалась легко. Они следовали друг за другом по порядку, а их номера были написаны большими цифрами. С равномерными промежутками от стены к стене через улицу тянулись стальные тросы, по середине которых висели электрические фонари в жестяных абажурах. Они противно раскачивались и скрипели на ветру. В тех местах, куда добивал свет электрических ламп, людей видно не было. Ни самого Бархатова, ни тех, которые могли его знать, вообще никаких…
Жора сунул два пальца в рот и громко свистнул. Три года назад, в начале службы, он обучил этому мастерству своего спортивного наставника. На свист никто не откликнулся. Георгий прошёл несколько шагов вперёд и свистнул опять. Потом ещё несколько раз погромче. На ближнем окне отдёрнулась занавеска, и показалось испуганное лицо. Обыватели среднего возраста помнили ещё первые послевоенные годы и вечно голодную шпану, пугавшую разбойничьим посвистом одиноких пешеходов. А люди постарше, пережившие блокаду, могли рассказать много жутких историй о свистунах-беспризорниках, наводнивших город после революции и гражданской войны. Но Жора был слишком молод, весел и счастлив от первой любви. Он шёл по великому многострадальному городу от дома к дому и свистел во всю мощь своих не очень-то больших, но достаточно сильных лёгких.
Неожиданно на его плечо легла крепкая мужская ладонь. Уроки Бархатова, который так и не явился на зов младшего друга, не прошли даром. Жора присел, резко развернулся вправо, подпрыгнул… и, своим коронным хуком с левой, ударил нападающего снизу в подбородок. Челюстная кость хрустнула.
Дальше всё произошло очень быстро. Мужчина оказался раза в три тяжелее Жоры. А ещё он был мастером спорта по боевому самбо и подполковником милиции, который в этот поздний час возвращался с женой из театра и не мог позволить мелкому хулигану нарушать тишину на своей улице. Через секунду Жора оказался в положении мордой об асфальт, придавленный к земле коленом… Ну а потом прикатил милицейский «газик», на котором его мигом доставили к коменданту. А тот, не долго разбираясь, влепил матросу Цветкову для начала десять суток ареста и определил в легендарную «чкаловскую» камеру, чтобы остудить кипучий бунтарский дух.
За сопротивление офицеру милиции и нанесение телесных повреждений Жоре грозил реальный тюремный срок. Но подполковник оказался нормальным человеком – дело возбуждать не стал. Сам приходил на губу. Поговорили по-мужски. Назвал Георгия дураком. Тот согласился. Вроде бы дело уладилось…
Моя смена закончилась.
За час до смены всего нашего караула я вышел во двор подышать тёплым весенним воздухом. Курсант Ветров, по кличке Удав, вёл через плац команду арестантов, которых с утра отправили на каторжные работы – перебирать гнилую картошку на овощной базе. Два крайних бойца несли картонную коробку из-под болгарского плодово-ягодного вина. Овощная база оказалась не совсем обычной и к тому же плохо охраняемой. Коробка была до самого верха набита ананасами и плодами манго, предназначавшимися, вероятно, в горкомовский буфет, но тайно экспроприированными Удавом. Ананасы я ел и раньше, а вот плод манго попробовал в первый раз. Оказалось, что он похож на ароматную фасолину, и внутри у него большая белая косточка.
Открылись ворота, и на плац въехал милицейский «газик». Почти одновременно с ним из дверей гауптвахты начальник караула вывел Цветкова. Пока военный с милицейским обменивались сопроводительными бумагами, он стоял рядом со мной, смиренно опустив глаза в пол.
– Забирают, – сказал Жора вполголоса.
– Куда?
– В милицию.
– Зачем?
– Сам не понял… Говорят: на соревнования…
Я с удивлением посмотрел на него.
– Цветков, в машину, – скомандовал начальник, и Жору увезли.
Прошло несколько лет.
Курсантам старших курсов советская власть выдавала ежемесячно неплохое денежное довольствие. Некоторые женились, а не нашедшие своего счастья холостяки жили в общежитии и могли свободно перемещаться по городу.
После занятий я решил поужинать в маленькой пельменной на Чкаловском проспекте. Она удобно располагалась рядом с винным магазином.
Три мужика взяли бутылку водки и зашли в нашу дверь. Прикупили на закусь порцию пельменей с уксусом и стакан кофе с молоком, для запивки. Роль обеденного стола в пельменном заведении исполняла длинная деревянная полка, прибитая прямо к стене. Вдоль этой полки демократично, не взирая на чины и звания, рядком как строевые лошади стояли посетители, потребляя хлеб свой насущный.
Мужики были так увлечены предстоящим банкетом, что не заметили милиционера, одетого, кстати, по полной форме: в сапогах, с портупеей и пистолетом на боку. Он уже пообедал и допивал из гранёного стакана тёмно-коричневый чай, в который жуликоватая повариха перебухала соды. Вытерев носовым платком губы, он подождал, пока самый опытный из них разольёт поллитровку, точно по булькам разделяя содержимое на три равные части, и сказал: