— О, Боже, — простонал Сет.
— Вперед, можешь еще раз назвать меня дураком, — сказал Харрингтон. — Но ты никогда не заставишь меня проголосовать за закон, указывающий человеку, в каком доме он должен жить.
Сет и Свейн с нескрываемым недоверием выслушали ханжеское заявление Харрингтона, Пертридж же, как прирожденный пацифист, не дал им среагировать на услышанное: он взял карты и начал их перетасовывать.
— Мы собрались, чтобы сыграть в покер, — сказал он. — Ну, так давайте играть.
Больше проблемы хижин в этот вечер не обсуждались. В полвосьмого д-р Свейн взял колоду, чтобы последний раз сдать карты.
— Открываюсь, — сказал Харрингтон, держа карты у самой груди и хмуро их разглядывая.
— Поднимаю, — сказал Сет.
Пертридж и Свейн спасовали, Харрингтон продолжал игру.
— Еще раз, — сказал редактор и придвинул к центру стола деньги.
— Хорошо, — нерешительно сказал Лесли. — Поднимаю дальше.
Д-р Свейн с отвращением заметил, что Харрингтон начал потеть.
«До чего жадный негодяй, — подумал доктор, — с его-то деньгами волнуется из-за ставки в пять-десять долларов».
— Еще раз, — холодно сказал Сет.
— Черт с тобой, — сказал Харрингтон. — Хорошо. Итак, называй.
— Все красные, — мягко сказал Сет, раскладывая карты веером.
Харрингтон, у которого самой старшей картой был король, побагровел.
— Проклятье, — сказал он. — Один раз за вечер пришла приличная карта, и все равно мало. Ты выиграл, Басвелл.
— Да, — сказал Сет, глядя в глаза хозяину фабрики. — Я всегда выигрываю… в конце.
— Если я что-то не люблю больше, чем жалкого неудачника, — ответил Харрингтон, не отводя глаз, так это жалкого победителя.
— Взяв зеркало, вынужден смотреть на собственное отражение, — сказал Сет, улыбнувшись Харрингтону. — Это мое любимое выражение. А ты что всегда говоришь, Лесли?
Пертридж встал из-за стола и потянулся.
— Ну, ребята, утро приходит рано. Думаю, мне пора домой.
Харрингтон проигнорировал адвоката.
— Выигрывает тот, у кого лучшие карты, Сет. Вот, что я всегда говорю. Подожди, Чарли, я пойду с тобой.
Когда Харрингтон и Пертридж ушли, д-р Свейн дружески положил руку на плечо Сету.
— Плохо, парень, — сказал он. — Я думаю, тебе лучше подождать и, прежде чем начинать писать статьи об этих хижинах, переговорить с Джаредом и Лейтоном.
— Чего ждать? — раздраженно спросил Сет. — Я жду не первый год. Чего мы должны ждать на этот раз, Док? Тифа? Полиомиелита? Плати деньги и выбирай.
— Я знаю, знаю, — сказал д-р Свейн. — И все-таки лучше подождать. Ты должен научить людей думать по-новому, иногда это очень долгий процесс. Если ты выстрелишь без подготовки, они поведут себя так же, как Лесли сегодня. Они скажут что хижины всегда были в Пейтон-Плейс и никогда не было никаких эпидемий или чего-нибудь подобного.
— Черт, Док, я не понимаю. Может, одна хорошая эпидемия решит эту проблему Может, для города было бы лучше, если бы жители вообще исчезли.
— Нет ничего дороже жизни, Сет, — грубо сказал Свейн. — Даже жизнь обитателей этих трущоб.
— Пожалуйста, — сказал Сет, к которому постепенно начало возвращаться чувство юмора. — Ты мог бы сказать, «лагерь» или «летние домики»
— Пригород! — поддержал д-р Свейн. — Видит Бог — именно так! Вопрос: «Где вы живете, мистер Владелец Хижины?» Ответ: «Я живу в пригороде и совершаю ежедневные поездки в Пейтон-Плейс».
Они расхохотались.
— Выпьешь еще перед уходом? — спросил Сет.
— Да, сэр Пригород, — сказал д-р Свейн. — Мы можем даже дать имена этим поместьям. Например, Сосковый Гребень или Солнечный Холм.
Все это совсем не смешно, рассуждал д-р Свейн, выйдя из дома Сета и совершая свою обычную вечернюю прогулку перед возвращением домой.
Пройдя по Каштановой улице, он двинулся дальше на юг и уже через полчаса миновал первую хижину. За единственным маленьким окном едва теплился свет, из оловянной трубы поднимались тонкие завитки дыма. Д-р Свейн остановился посреди грязной дороги и посмотрел на крохотный черный дом, где ютились Лукас Кросс, его жена Нелли и трое их детей. Доктор уже как-то бывал внутри этого дома и знал, что он представляет собой одну комнату, где семья ест, спит и живет.
Должно быть, зимой там чертовски холодно, подумал доктор и понял, что это единственно добрая мысль о доме семьи Кросс.
Он уже повернулся и собрался идти обратно в город, как вдруг тишину ночи разорвал пронзительный крик.
— Боже мой! — вслух сказал Свейн и побежал к хижине; на бегу он представлял все возможные варианты несчастного случая и корил себя за то, что не носит с собой постоянно медицинский саквояж. Подбежав к двери, он услышал голос Лукаса Кросса.