— Лукас такой же, как все, Док, — утешительно сказал Сет. — Тебе мерещится то, чего нет.
— Будем надеяться, что это так, — ответил Док. — Но я в этом сомневаюсь.
Селена спала на раскладушке, которая служила ей кроватью и обычно стояла в той стороне комнаты, что считалась кухней в хижине Кроссов. Тринадцатилетняя Селена была хорошо развитой девочкой для своего возраста, ее короткая и часто поношенная одежда не могла скрыть уже сформировавшиеся грудь и бедра юной школьницы. Большая часть одежды Селены перешла ей по наследству от детей состоятельных родителей и была передана Селене дамами, занимающимися благотворительной деятельностью при конгрегациональной церкви. У Селены были длинные, темные, вьющиеся волосы, темные, чуть раскосые глаза, красные, припухлые, четко очерченные губы и поразительно белые зубы. Глядя на гладкую, золотистую кожу Селены, можно было подумать, будто она живет в краях, где круглый год светит теплое солнце, чего, конечно, не скажешь о Новой Англии с ее бесконечно длинными зимними месяцами.
— Вдень она пару золотых сережек, — говорила мисс Тронтон, — и каждый подумает, что именно так выглядит молоденькая цыганка.
Селена была мудрым ребенком. Этой мудрости ее научили нищета и несчастья. В тринадцать лет она смотрела на безнадежность как на старого, упорного врага, неизбежного, как смерть.
Иногда, глядя на свою мать Нелли, она думала: «Я выберусь отсюда, я никогда не буду такой, как она».
Нелли была невысокой, вялой женщиной. Однообразная пища, которая состояла в основном из картошки и хлеба, привела к нездоровой полноте. Ее редкие, жирные волосы обычно были завязаны неряшливым узлом на не очень чистой шее. Руки ее, узловатые и грубые, с поломанными, грязными ногтями, были вечно вымазаны в саже.
«Я выберусь отсюда, — думала Селена, — я никогда не позволю себе так опуститься».
Но безнадежность всегда стояла рядом, она всегда была готова подтолкнуть локтем в бок и сказать:
— О, неужели? И как же ты собираешься выбраться отсюда? Куда ты пойдешь, и кто там будет за тобой присматривать?
Когда Лукаса не было дома или когда он бывал трезв, Селена была полна оптимизма: «О, я смогу. Так или иначе, но я обязательно выберусь».
Но чаще всего все было как в этот вечер. Селена лежала на раскладушке и слушала храп старшего брата Пола, доносившийся от кровати у противоположной стены, и аденоидальное дыхание младшего брата Джо, который спал на такой же раскладушке, как и у нее. Но эти звуки не могли заглушить более громкие, идущие со стороны двуспальной кровати. Селена лежала тихо и слушала, как Лукас и Нелли совершают акт любви. Лукас занимался этим молча. Хрюкает, как свинья в огороде, думала Селена, а дышит как речной пароход на Коннектикуте. Нелли же не издавала ни звука. Селена слушала, закусив нижнюю губу, и мысленно умоляла: ради Бога, быстрее. Лукас хрюкал все сильнее и дышал все громче, тревожно визжали старые пружины двуспальной кровати, быстрее, быстрее. Наконец Лукас взвизгнул, как теленок в руках мясника, и все кончилось. Селена уткнулась в пахнущую плесенью подушку без наволочки и беззвучно заплакала.
«Я выберусь, — зло подумала она, — я обязательно выберусь отсюда».
Безнадежность — старый враг Селены — даже не стала ничего говорить, она просто была рядом.
Эллисон Маккензи никогда не бывала в доме Селены. Обычно она спускалась вниз по грязной дороге до дома Селены и на улице ждала, когда выйдет ее подруга. Эллисон часто задумывалась, почему никто из Кроссов никогда не приглашает ее в дом, но она не осмеливалась спросить об этом Селену. Однажды она спросила об этом свою маму. Констанс утверждала, что Селена стесняется своего дома, и больше Эллисон никогда не заводила разговор на эту тему. Констанс, кажется, не могла понять, что Селена была абсолютно уверена в себе и что это именно она, Эллисон, всегда стесняется и стыдится самой себя. В основном Селена выходила из хижины сразу, как только замечала Эллисон, иногда она появлялась из загона, пристроенного к дому, в котором Лукас держал несколько овец. Если Селена была в загоне, она всегда кричала Эллисон: «Подожди минутку, я только помою ноги», но почему-то никогда не предлагала Эллисон подождать в доме. Маленький братишка Селены всегда хвостиком бегал за сестрой, но в этот субботний день Селена вышла из дома одна.
— Привет, Селена, — тепло приветствовала ее Эллисон: антиобщественные настроения прошлого дня были забыты.
— Привет, малышка, — ответила Селена странным, глубоким голосом, который Эллисон считала необычайно интригующим. — Чем займемся сегодня?