Они занимаются своими делами и зализывают свои раны. Она вспомнила, как шериф Бак Маккракен приходил в среднюю школу побеседовать с учениками.
— А теперь я бы хотел, чтобы вы все запомнили: полицейский — ваш друг, — заключил он свое выступление, и Селена вспомнила глаза других детей из хижин в этот момент.
Друг, поцелуй меня в задницу, говорили эти глаза. Занятой парень. Лезет во все дела, кроме своих.
«Я никогда не скажу, — твердо решила Селена. — Не скажу, даже если они потащат меня на виселицу. Они никогда не узнают почему. Пусть спрашивают. Они никогда этого не узнают».
Из всего населения Пейтон-Плейс только одного человека не мучил этот вопрос. Это был д-р Мэтью Свейн, и он прекрасно знал почему. Доктор не работал со дня ареста Селены. Он сказался больным и отсылал всех клиентов к д-ру Биксби в Уайт-Ривер.
— Он, должно быть, болен, — говорила Изабелла Кросби, — всем, кто ее слушал. — Он даже не одевается по утрам и просто сидит весь день напролет. Сидит, смотрит перед собой и ничего не делает.
Это было не совсем так. Очень часто в течение дня и всегда ночью Мэтью Свейн заставлял себя пройти в столовую к серванту, где хранилось спиртное, и возвращаться к креслу, где он проводил большую часть времени. Он размышлял, говорил сам с собой и все это время знал, как он должен поступить.
«Теперь круг замкнулся, — говорил он себе, глядя на полный бокал. — Началось с Лукаса, Лукасом и закончилось. Почти, но не совсем. Вначале я уничтожил жизнь, теперь я должен поплатиться за это своей».
По ночам, когда он действительно сильно напивался, Док доставал из потаенного места фотографию своей покойной жены Эмили.
«Помоги мне, Эмили, — просил он, глядя в добрые, глубокие глаза на фотографии. — Помоги мне».
Вокруг фото было много суеты, сразу после смерти Эмили. Была сделана большая фотография в серебряной раме, которая должна была всегда стоять в его кабинете.
— Я думала, вы захотите, чтобы портрет стоял там, где он стоит, — благочестиво сказала Изабелла Кросби. — Я думала, вы захотите, чтобы она была здесь, чтобы вы вспоминали о ней.
— Вы что думаете, мне нужна фотография, чтобы помнить? — взревел доктор и резким движением руки сбросил фото Эмили со стола. — Вы думаете, мне нужно что-то, чтобы напоминать?
Крик был всего лишь способом спрятать слезы, и Док много кричал в дни после смерти Эмили. Изабелла, конечно, не теряла времени и по всему городу трезвонила о поведении доктора.
— Взял и сбросил портрет со стола, — говорила Изабелла. — Кинул его так, что треснуло стекло и погнулась рамка, и еще кричал на меня. Бедняжка Эмили, всего неделю в могиле. Вы видели, как он вел себя на похоронах? Не проронил ни слезинки, не бросился к могиле или что-нибудь еще. Он даже не поцеловал бедняжку в щеку перед тем, как священник закрыл гроб. Подождите, вы увидите. Он снова женится, не пройдет и шести месяцев.
Доктор бережно отложил в сторону последнюю фотографию Эмили. «Я действительно расклеился от пьянки, — подумал он, — если жду помощи от старой фотографии.
Сначала был уничтожен ребенок, — думал он, — потому что не было выхода. Потом уничтожена Мэри Келли сознанием собственной вины, которую я не имел права взваливать на ее плечи. Потом Нелли, потому что я не смог контролировать ни себя, ни свой язык, а теперь Лукас уничтожен Селеной, потому что у меня не хватило смелости уничтожить его самому…»
Вечером перед судом над Селеной доктор прошел по дому, собирая пустые бутылки. Он целый час отмокал в горячей ванне, а потом принял холодный душ. Он вымыл свои великолепные седые волосы, побрился и позвонил Изабелле Кросби.
— Где вы, черт возьми, пропадаете? — проревел он в телефонную трубку. — Сейчас лето. Мой белый костюм не отглажен, а я должен в девять утра быть в суде.
Изабелла, которая утро за утром безуспешно пыталась попасть в дом доктора, зло повесила трубку.
— Ну, что ты на это скажешь? — спросила она свою сестру оскорбленным тоном.
В тот же вечер в Пейтон-Плейс вернулась Эллисон Маккензи. Она вышла из поезда в полдевятого и решила пешком пройти до дома.
— Здравствуйте, мистер Родес, — сказала она станционному смотрителю, входя в здание вокзала.
— Здравствуй, Эллисон, — сказал он так, будто она уезжала из города за покупками в Манчестер. — Надоел большой город?
— Немного, — признала Эллисон, а про себя подумала: «О, если бы вы знали, мистер Родес, как надоел. Я устала, сыта по горло и готова умереть».
— Есть на что посмотреть в Нью-Йорке, да? — спросил Родес. — Подвезти тебя домой? Я закрываюсь.