Страшная злость на Эллисон переполняла ее. Констанс не понимала, что на самом деле она зла на покойного Эллисона Маккензи и девушку по имени Констанс Стэндиш.
«Я быстро поставлю ее на место», — подумала она и убрала руку со стены.
Голос, который она услышала, едва не открыв дверь, подарил Констанс такое облегчение, что у нее задрожали руки и ноги. Эллисон не играла в почту, она только называла номера.
Какое-то время Констанс не двигалась с места, страх исчез, и она, совершенно обессилевшая, чуть не захихикала прямо у двери.
Почтальонша, которую не целуют, подумала она. Надо быть осторожнее, могла бы выставить себя полной идиоткой.
Почувствовав, что она уже в состоянии передвигаться, Констанс тихонько вернулась в свою комнату. Она снова включила свет, улеглась на кровать и взялась за книгу. Не успела она прочитать и одно предложение, как вернулся страх.
Так не может продолжаться всегда. Когда-нибудь Эллисон надоест роль почтальона и она захочет присоединиться к играющим. «Скоро я должна буду объяснить ей, как это опасно — быть девушкой. Я должна предупредить ее сейчас, когда ей тринадцать: она должна быть осторожной. Нет, четырнадцать, я должна сказать ей, что она на год старше, чем думает, я должна объяснить ей, почему это так, я должна рассказать ей об отце и о том, что на самом деле она не имеет право носить фамилию Маккензи».
Эти мысли как молотки стучали в висках Констанс, она больно укусила себя за руку.
На вечеринках, где играли в игры с поцелуями, Эллисон всегда была почтальоншей. Это был ее собственный выбор, и, если когда-нибудь случалось такое, что ее кандидатура не проходила, она говорила, что ей все равно уже пора идти, и исчезала еще до того, как кто-нибудь успевал возразить. Когда Селена сказала, что это в конце концов день рождения Эллисон и что было бы несправедливо, если бы она на своем вечере была почтальоном, Эллисон ответила: «Я не собираюсь жаться в темных углах и позволять какому-нибудь парню целовать меня! Если я не могу называть номера, мы вообще не будем играть».
Селена только пожала плечами. Ее вообще не волновало, кто называет номера, если она сама среди играющих.
Оркестр Гленна Миллера рыдал о любви.
— Письмо для номера десять, — сказала Эллисон.
Селена прошла через темную комнату и вышла в холл. Вслед за ней на ощупь выбрался из гостиной Родни Харрингтон. Он обнял Селену и поцеловал ее в губы.
— Письмо для номера пятнадцатого, — сказала Эллисон, когда вернулся Родни.
В холл вышел Тед Картер. Он взял Селену за плечи и нежно поцеловал ее, но, когда она поняла, кто ее партнер, Селена сама прижалась к нему и прошептала:
— Поцелуй меня по-настоящему, Тед.
— Я поцеловал, — прошептал в ответ Тед.
— Не так, глупый, — сказала Селена и наклонила его голову к себе.
Через несколько секунд она отпустила его. Тед ловил ртом воздух, он почувствовал, как в темноте у него покраснели уши. Селена рассмеялась тихим, грудным смехом, Тед грубо обнял ее.
— Ты имела в виду — так? — спросил он и так сильно поцеловал Селену, что она почувствовала, как его зубы скрипнули о ее.
— Эй! — крикнул Родни из гостиной. — Что там происходит? Дайте шанс еще кому-нибудь!
Когда Селена вернулась обратно, все дружно хохотали.
— Письмо для номера четыре, — сказала Эллисон, и игра продолжилась.
В пол-одиннадцатого две или три девочки вспомнили, что они должны быть дома к одиннадцати часам, и кто-то включил свет.
— Эллисон еще не получила свои тринадцать шлепков! — крикнула одна из девочек, и все, смеясь, окружили именинницу.
— Точно, тринадцать шлепков и один на вырост.
— Я уже слишком большая для шлепков, — сказала Эллисон. — Пусть только кто-нибудь попробует.
Она смеялась вместе со всеми, но в ее словах сквозила угроза.
— Отлично, — сказал Родни Харрингтон. — Она слишком большая для шлепков, ребята. Отменяется. Она достаточно большая для поцелуев.
Не успела Эллисон возразить или хотя бы увернуться, как он притянул ее к себе и впился в ее губы своими. Родни так сильно прижимал Эллисон, что она чувствовала, как пуговицы его рубашки вдавливаются ей в тело. Лицо его было мокрым, он пах лавандовым мылом и потом, Эллисон казалось, что она через одежду ощущает его горячую, влажную кожу. Наконец он отпустил ее.
— О, как… — Эллисон не могла отдышаться, лицо ее пылало, — как ты посмел!
Она вытерла рукой губы и со всей силы пнула Родни по голени. Он расхохотался.
— Поосторожней, — предупредил Родни. — А то поцелую еще разок на вырост.