Едва Ноготок закончил своё... повествование, усиленно оснащённое хмыканьем, гыканьем и паузами, как Любава, уже без воя и всхлипов "пала в ноги". Мне. Прижимаясь губами к пальцам босых, грязных моих нижних конечностей, высоким, звенящим и постоянно прерывающимся от сдерживаемых рыданий голосом, начала умолять.
-- Господине! Смилуйся! Не продавай рабу твою. Я тебе буду ноги мыть и воду пить. Всякую службу для тебя сослужу. Смерть лютую за тебя приму. Всякую прихоть, блажь твою исполню. Хоть рви тело моё белое, хоть выжги железом калёным очи мои ясные - всякая воля твоя мне радостью будет. Пожалей, господин мой и владетель, не отдавая в руки чужие, хозяевам злым, жестоким.
Поза "шавка перед волкодавом" получается у местных весьма естественно. Вот эту девчушку такому специально не учили. Вообще, пока я на усадьбе обретаюсь - телесных наказаний не замечал. Даже разница между холопами и вольными, на первый взгляд, не очевидна. Ошейников здесь не носят. А вот позиция холопа перед хозяином получается у малолетней рабыни вполне прилично. Есть некоторые огрехи, ну так ребёнок же. Откуда? Откуда у этого ребенка, который и из усадьбы-то толком не выходил, такая естественность в рабском "вежестве"? Это что, тоже наше национально-исконно-посконное? И все вокруг также готовы при всяком подходящем случае вот так встать, грязные ноги или там сапоги целовать? После татар - понятно. При татарах другие не выживали. Но сейчас?
Любава замолчала, прижавшись лбом к моим щиколоткам. Ноготок шевельнулся в дверном проёме.
-- Ноготок, где наши?
-- Там. У Светаны.
-- А ты чего не пошёл?
-- Так я сегодня мазью намазался. Ты ж сам говорил - сразу нельзя, а то - сотрётся и толку не будет.
-- А остальные с усадьбы все там побывали?
-- Ну, тебя не было, Аким не ходил - лежит, Потаня - сидит. Остальные вроде все там... отметились .
Круто. Из двадцати двух - восемнадцать. Профессионалки в полтинничном заведении в "Яме" Куприна пропускали через себя до тридцати клиентов в день. Но это не вдруг. А вот так, без подготовки-тренировки... Да и телосложение у Светаны не слишком крепкое. Могут и до смерти... залюбить. Ну и чего делать? "Даже бессмертные боги не могут сделать бывшее - не бывшим". И кто ж это такое мудрое сказал? Платон с Аристотелем? Прошлое не изменить - попробуем сделать хоть ближайшее будущее... не таким мерзким.
Крайняя изба во дворе светилась оконцами и звучала радостными и хмельными мужскими голосами. Вот туда я и направился вместе с Любавой. Хотел оставить её у себя в покоях- у малолетней рабыни потекли слезы и она снова "пала на лицо свое". Пришлось позволить следовать за собой.
В палисадничке кто-то старательно блевал. Воспитанный человек - с дорожки отошел. С крыльца доносился звук мощной струи. Молодой здесь народ, здоровый. "Раньше струя была - гравий переворачивала. А к старости ослаб - вот уже и снег не тает". У этого - "переворачивает". Журчание сменилось треском ломающегося дерева и матами упавшего мужика. Красивые Потан перильца сделал. Но - слабоватые. Мужика не держат. В сенях стоял храп. Мощный храп, периодически прерываемый спорадическим бессмысленным лопотанием. Мужики, похоже, не только Пoтановский запас бражки приговорили, но с собой принесли.
В избе было светло. Первый раз в этом мире вижу хорошо освещённое искусственным светом помещение. Кроме двух лучин в светцах, по разным углам горело еще штук шесть свечей. Сальная свеча не только светит, но еще коптит и воняет. Причём первое она делает хуже всего. Слева, в красном углу за столом десяток мужиков продолжали употреблять бражку, справа на расстеленной на полу мешковине - Светану. Доска в красном углу еще была, но уже ни икон, ни рушничка. На Светане еще была рубаха, но только на шее, лице и на вытянутых за голову руках.
Любава за спиной чуть слышно заскулила.
-- О! Вот и боярыч пришёл. Он у нас знаешь какой! Он с бабами такие шутки делает... Ты не смотри, что он маленький. Знаешь как он Марьяшку...
Радостный голос Николая, собравшегося поделится с присутствующими интимными подробностями общения Буратино и Мальвины пришлось прервать тычком дрючка. Я без этой... штуки... никуда - как продолжение собственной руки.
-- Здоровы будьте. Давайте-ка посиделки заканчивать. Завтра еще дела будут.
Абсолютно тоскливый и трезвый взгляд Ивашки порадовал несказанно - сухой. Он начал выбираться из-за стола. Сидевший рядом мужичина ухватил его за плечо:
-- Ты... Эта... Куда? Счас вот еще по кружечке одной выпьем, потом бабёнке этой еще по разику впрыснем... И по домам. Ты, боярыч, не тушуйся, садись к столу. Вот и тебе нальём. И на Светанке покатаешься. Что мужики, пропустим боярича не в очередь? Пущай молодой ретивое себе потешит. А то вон у него аж глаза огнём горят, неймётся отроку.
Мужик развернулся и плеснул квасом из кружки на голую задницу, ритмически двигавшуюся между Светаниными широко раздвинутыми белыми ляжками. Задница сбилась с ритма, дёрнулась, впереди задницы повернулась к нам говорящая кудлатая голова.
-- Ты чё? Сдурел?
-- Ни чё. Погляди через плечо. Сынок хозяйский пожаловал. Ты давай быстрее. А то парнишечка молодой, как бы стыда не приключилось. Насмотрится на твои качели да и в портах себе мокро наделает. Гы-гы-гы...
Мне протягивали кружку, сдвигались на скамье, освобождая почётное место. Народ меня ценит. С людьми надо жить. Будь проще, и люди к тебе потянутся. Вот эти люди потянутся ко мне. Уже тянуться - с налитой кружкой. Ивашко снова уселся. Николай пододвигал миску с квашенной капустой. Справа возобновился ритмический процесс. Сзади хлопнула дверь и радостный слегка хмельной бас провозгласил:
-- О! Ещё одна. Сейчас мы и этой подол...
Визг Любавы за спиной ударил по ушам. Я развернулся и обнаружил еще одного поддатого здоровенного бородатого мужика. Видать -- проблевался. Или -- отлил. А может -- проснулся. Одной рукой он приподнял над полом Любаву, ухваченную за волосы. Другой задрал ей до самого верха подол рубахи. Любава вопила, мужик радостно и пьяно порыкивал. Я ударил. Дрючком как штыком. Мимо Любавиного тельца, под вытягивающую с девчонки вверх рубаху руку. Прямо в солнечное сплетение. Как учили - с доворотом корпуса после касания, жёсткой фиксацией кистей в конечной фазе удара. И убиранием посоха к левому бедру, как будто в ножны шпаги. И также, зафиксировав чёткую, но очень короткую паузу, почти по технике, перехватил, поменял концы дрючка и ударил снова. Не сверху - потолок слишком низкий, чтобы поднять посох "в космос" для принятия дозы "энергии мироздания". Но поднятый посох хорошо идет и из-за плеча. По наклонной плоскости прямо в выставленную вперёд голову несколько согнувшегося противника. Сухой звук удара дерева по кости боковой части черепа. Голову мужика повернуло и, вместе со здоровенным телом, швырнуло в стену избы. Второй стук - головой в бревна. И он поехал мордой по стенке вниз.
Разворот. Застолье замерло.
-- Ты... Ты, бля, ты чего сделала? Убил. Он Вязгу убил! Ты, ублюдок, гадёныш... Мы тебе не холопы бессловесные, чтобы нас как телка - дубиной в темечко!
-- Все вон. Быстро.
-- Гля, мужики, гнида плешивая нас еще гнать будет! Он, вишь ты, нам веселье поломать надумал. Раз боярыч так думаешь твоя власть? Ты нам велеть будешь?! Ни бражки попить, ни с бабой поиграть! Себе все забрать хочешь?! Хрен тебе - против народа - ты сопляк, недоносок. А не твоя ли мамка вот так же раскладывалась? Помню, мы одну, с Акимом в очередь, очень похоже приспособили...
Я вздёрнул дрючок и... получил в лицо полную кружки бражки. Затем меня рванули за грудки и я оказался стоящим на коленях перед здешним предводителем. Вчерашний напарник Якова, одни из Акимовых "верных". Ну, Ваня, ты только что возмущался что местные все норовят принять позу покорности. Вот тебе активный борец за всенародную свободу и равноправие. Не все здесь проникнуты холопским духом. Есть и свободолюбцы. Один такой тебя сейчас и зашибёт до смерти. За попытку прекращения народного гулянья.
Мужик поднял кулак. Но не ударил - Николай одел "верному" на голову миску с капустой. Мужик отмахнулся, не отпуская меня. Николай вылетел из-за стола кувырком, носом прямо в голую задницу, достигшую своего очередного апогея. Там охнули. Но следом охнул и "верный" - Ивашко, перегнувшись через стол, врубил тому с двух рук по почкам. Я освободился от захвата. Подхватил дрючок и отскочил в сторону.