Владимир ОРЛОВ
ПЕЙЗАЖ С АРОМАТОМ МЕНТОЛА
Рукопись из зеленого конверта
Сейчас, конечно, можно утверждать что угодно: сопоставлять дату на почтовом штемпеле с загадочной смертью одного литератора, найденного в те же дни повешенным в собственной квартире; спорить, женской или мужской руке принадлежит крупный округлый почерк, не оставивший на присланном мне пухлом зеленом конверте обратного адреса; подтрунивать над моей знакомой, которая до сих пор убеждена, что тот конверт действительно сохранил аромат хороших ментоловых сигарет, хотя косвенные детали позволяют датировать рукопись концом 80-х или самым началом 90-х гадов... Что касается известного психиатра, которому я предложил выступить в качестве эксперта, то он, возвращая эти четыре десятка мелко исписанных страниц, ограничился туманной фразой о сумме случайных величин, где допускается абсолютно все. Возможно, именно упомянутое обстоятельство и склонило меня к публикации рукописи без всяких купюр и комментариев.
В последние дни я часто возвращаюсь к моменту своего появления здесь, в старой однокомнатной квартире, которая... Мне хотелось написать что-либо вроде "которая сыграла в моей жизни такую роль", однако роль эта продолжается... Впрочем, несмотря на то, что у меня есть основания назвать хозяина квартиры актером, сама затасканная метафора театра выглядит тут неуместной. Но теперь, когда события того дня, а вернее, того разговора, отреставрированы до полутонов и записаны в памяти словно на видеопленку, которую можно останавливать, откручивать назад либо запускать на замедленной скорости, я могу сказать, что актер он был никудышный. Чего стоили, например, его вздрагивания, когда на кухне включался холодильник... Или мизансцена с третьей парой ключей... Хотя это еще как посмотреть...
Он стоял вон там, возле моего единственного окна. Неужели он старался заслонить от меня следы, оставленные на подоконнике крюками веревочной лестницы? А может, надеялся спрятать их от самого себя, как, кстати, и оставленный мне в наследство проигрыватель? Вообще сейчас мне кажется, что — осмысленно или интуитивно — он двигался по квартире точно выверенным маршрутом, позволявшим не сорваться и довести разговор до конца, чтобы никогда больше со мной не видеться.
Он был примерно моего возраста, с нервным лицом и ранней сединой. Я почему-то подумал, что такие люди предрасположены к инфарктам. Добавить к этому невыразительному портрету мне, пожалуй, нечего. Разве что его худобу, которую я, помнится, доброжелательно назвал про себя благородной.
Встретившись с ним на улице, я прошел бы мимо — не узнав либо не пожелав узнать его.
Квартира, которую я решил снять, была в том районе, где с современной застройкой соседствовали зеленые острова старого патриархального города. Неровная булыжная мостовая со стадом коз и нынче воспринимается там естественнее, чем асфальт с троллейбусом. Видимо, городская география и явилась главным аргументом, ибо в те дни я жил твердым намерением отстаивать свое одиночество и прежде всего искал покоя.
— Там, за парком, — хозяин квартиры показал в вечернее окно, — граница города.
— Меня это не пугает. Как писал Вольтер, литератор должен жить вблизи границы, чтоб удобнее было спасаться.
— Вы литератор? — не поддержал моего тона, но явно заинтересовался он.
Выругав себя за легкомысленно рассекреченное инкогнито, я неуверенно кивнул. Упоминание о роде моих занятий, безусловно, было лишним.
— В таком случае...— с неопределенной улыбкой заговорил он и не закончил.
Его манера разговора начинала раздражать. Деньги уже лежали у него в кармане, а брелок с ключами — в моем. Я получил разрешение без ограничений пользоваться книгами и постарался запомнить несколько неизбежных мелких советов насчет замков, оконных защелок и талонов на электричество. Все инструкции были даны скороговоркой, а уплаченные мною деньги остались непересчитанными. Еще минуту назад он выглядел как человек, желавший поскорее покончить с не слишком приятным делом. Но теперь зазвучала новая, непонятная мне нота.
— Осенью парк просто восхитителен. Особенно клены...
Живя здесь, он должен был знать, что это вовсе не парк, а — старое лютеранское кладбище, по которому лет двадцать назад проехались бульдозеры. Я не посчитал нужным делиться своими знаниями и окончательно убедился, что разговор затянется.
— Вы собираетесь жить один? — поинтересовался он и попросил позволения закурить.