Музыку я услыхал на площадке второго этажа. Это был прелюд №15, с которого, как я уже говорил, начиналась обратная сторона купленной накануне пластинки. "Капельки" звучали сильнее и выразительнее, чем вчера.
Ноги сделались чужими, как бывает при высокой температуре, однако подчинились приказу подняться еще на этаж. Глазок в двери оставался темным, но за ней безусловно кто-то был. Я в изнеможении прислонился к лестничным перилам и попробовал сосредоточиться.
Мелодия закончилась. Теперь должен был зазвучать отличающийся мрачным колоритом прелюд №16, однако вместо него после короткой паузы снова зазвенели "капельки". Я вынул нож, проверил, легко ли он выходит из ножен, и, держа оружие в левой руке, правую поднес к звонку.
В то же мгновение в квартире проснулся телефон. Пока он с долгой настойчивостью повторял звонки, сердце успело совершить путешествие по всему телу. Звонки затихли одновременно с финальными аккордами прелюдии. По ту сторону двери повисла глухая тишина. Глазок по-прежнему оставался темным, но не было ни малейшей гарантии, что из него кто-то затаенно не глядит на меня, точно так же сжимая в руке нож или нечто более надежное. Недавнее намерение нажать на кнопку звонка показалось мне неосмотрительным. Бежать к телефону-автомату, чтобы вызвать милицию, означало позволить моему гостю без проблем смотать удочки. Я почему-то был уверен, что музыку слушал именно гость, а не гости.
Из размещенной напротив Лениной квартиры донесся грохот. Сосед что-то мастерил в коридоре и, к счастью, был относительно трезв. Еще более кстати в его руках оказался молоток. Я, на ходу соображая, попросил взглянуть на мой сломанный вентилятор и, не давая Лене оставить молоток дома, подтолкнул его к своей двери. Левую руку я опустил в карман с ножом, правая занялась ключами. Левая, надо сказать, чувствовала себя увереннее. Леня заметил, что ему хватает одного замка, и философически добавил, что, конечно, будь их, как у меня, три, он, возможно, и не жил бы сейчас один, потому что жена и капитан дальнего плавания заперлись бы как следует и не позволили застукать их прямо в постели. Я мог выслушать все что угодно, лишь бы он держал молоток и был готов по моей команде пустить его в ход.
Коридор встретил нас пустотой, комната и кухня — тоже; окна и форточки были закрыты, двери на обоих шкафах — заперты изнутри, однако нос почуял запах ментолового дыма еще раньше, нежели глаза выхватили из интерьера свежую струйку дыма на фоне окна. Незваный визитер мог прятаться только в ванной.
— Леня! — заорал я, выхватывая нож.— В ванной кто-то есть! За мной!
Выключатель был в коридоре. Я ткнул в него пальцем и рванул дверь.
Из кранов капало, а бачок над унитазом тосковал по сантехнику.
— Ну ты даешь...— покачал головой Леня.
Я отвернул синий кран, вымыл влажные от пота руки и, набрав воду в пригоршни, остудил лицо. Затем медленно вытерся полотенцем и напился из-под крана. Насколько можно, я оттягивал возвращение в комнату, ибо знал, что там меня ждет, по крайней мере, одно, не считая дыма, неприятное открытие.
Открытий оказалось больше.
Раскрытая книга на письменном столе бросилась в глазаеще в лихорадке вторжения. Уходя, все книги я оставил закрытыми.
Ревизия остальных контрольных вещей вызвала неодолимое желание плюнуть на уплаченные вперед деньги и завтра же выехать из этой квартиры, чтобы забыть и переставленного с третьей на четвертую полку индийского божка (на прежнем месте выделялся аккуратный незапыленый квадратик), и беспорядочно перетасованные страницы рукописи и — прежде всего — чертову физиономию пепельницы с наполненными пеплом глазницами.
Леня отремонтировал вентилятор и ласкал взглядом выставленную на стол бутылку коньяка. Я нарезал охотничьим ножом лимон и налил сразу по полстакана. Все объяснения и надежды, которыми я себя убаюкивал, бесследно развеялись, явив голую правду: кто-то с неизвестными намерениями проникает в мою квартиру.