— Возможно, в вашем кармане лежало несколько сухарей? — предположила Женевьева.
— Да, я обычно беру с собой еду — но не сухари, а яблоки и груши, и кладу их в другой карман, не в тот, где оказалась моя гостья... Ну да ладно. Я слышал от Шарлотты, что вы хотели посмотреть мои работы. Милости просим, вот они перед вами; кроме того, вон там за ширмой есть вторая комната, там тоже есть картины. А я еще немного поработаю, а затем сделаю перерыв, сварю кофе, и мы с вами можем побеседовать.
Художник снова взялся за кисть, а Женевьева пошла вдоль стен, разглядывая картины. Здесь были в основном пейзажи, написанные в самых разных уголках Франции и даже, кажется, за границей. На картинах были пшеничные поля, виноградники, старинные церкви, морское побережье с рыбачьими лодками, маленькие городки с черепичными крышами, горы... Женевьева заметила, что большинство картин свежие, на некоторых еще не просохла краска — в том числе и на морских пейзажах. Были здесь и портреты. Женевьева узнала графа, его дочь Элеонору, Шарлотту, Лоуренса, старого слугу Гастона, Эмилию. Были и незнакомые лица. Женевьеву поразил портрет незнакомой ей женщины с удивительно выразительными, живыми глазами. Вглядевшись в портрет, девушка заметила в нем одну странность: женщина была одета в современное платье, однако на плечах у нее был старинный темный плащ, а в руках она держала меч, опустив его острие на землю. Все картины были написаны в особой страстной манере, по которой сразу можно было узнать руку Вернона и которая, собственно, сделала его знаменитым.
У Женевьевы накопилось достаточно вопросов к мастеру, когда его голос оторвал ее от рассматривания картин:
— Ну вот, вы заразились моей болезнью, — со смехом заявил Вернон. — Вы так увлеклись, что и не заметили, как я успел сварить кофе. Вот ваша чашка.
Они присели за низеньким столиком в углу. Отсюда была видна вся мастерская с картинами, словно мерцающими на стенах.
— Скажите, — спросила Женевьева, отхлебнув на редкость крепкого и вкусного кофе, — я видела здесь морские и горные пейзажи. Вы пишете не только с натуры, но и по памяти?
— Да, я работаю по-разному, — ответил художник. — Чаще всего я делаю этюды на натуре, а картину пишу в мастерской. Иногда эта мастерская расположена за сотни километров от места, изображенного на картине. Так обстоит дело вон с тем видом моря близ Антиба — я писал его здесь. И вон ту Монте-Розу[10] — тоже. Но иногда картина полностью рождается в моем воображении. Я мечтаю о ней — и пишу свою мечту. Мои лучшие картины написаны именно так. Ведь мечты — вы не замечали этого? — всегда лучше, прекраснее действительности. Например, вы мечтаете о встрече с любимым человеком, воображаете обстоятельства этой встречи, слова, которые вы скажете друг другу... И эта мечта так прекрасна, так совершенна! Потом вы действительно встречаетесь со своим любимым. Нет, ничего страшного не происходит, все вроде бы хорошо — но все равно мешают какие-то мелочи, он говорит не совсем то, чего вы ждали, вы сами скованны, сухи... Нет, мечта была лучше! И в вашем воспоминании об этой встрече остается именно она, а не убогая действительность. Тот, кто живет только реальностью, — несчастный человек. Вот почему я доверяю своему воображению, своим снам и пишу свои лучшие картины, доверяясь мечте.
— А эта картина, — робко спросила Женевьева, — та, над которой вы сейчас работаете, — она тоже родилась в мечте?
— О да! — воскликнул художник. — Вы угадали. Эта буря давно меня преследует, мне страстно хочется ее написать.
— То есть вы полагаете, что здесь, в Виньи, разразится ураган? — предположила Женевьева.
— Нет, — покачал головой Вернон. Он встал и подошел к мольберту, на котором стояла картина. — Буря случится не в небе — в душе. Точнее, в душах нескольких людей. Неужели вы не чувствуете? Наш замок переполнен любовью, но любовью неразделенной, не нашедшей воплощения. Любящие стремятся к друг другу, но не могут найти, не знают, как.
— Не знают, как объясниться в любви? — переспросила девушка. Она забыла про свой кофе и тоже подошла к картине.
— Нет, — вновь покачал головой художник. — Они еще даже не знают, что любят, и тем более не знают, кого. Но они любят, я это чувствую.
— Но большинство людей ищет любви, ждет ее, тут нет ничего особенного, — продолжала недоумевать Женевьева.
— Речь не об обычном ожидании любви, — почти рассердился на ее непонятливость Вернон. — Любовь уже родилась, она растет, как растет бамбук, сдвигающий бетонные плиты, и как растет буря над океаном. И скоро эта буря разразится, помяните мое слово. Нас ждут драмы, возможно, даже трагедии. Но в результате влюбленные найдут друг друга.