За плетнем виднелись ухоженные гряды с капустой, рядком вздымались высокие, уже расцветшие мальвы, и подле них с тяпкой в руках стояла старушка, одетая во все черное, только платок на голове был белый и повязан низко, козыречком от солнца.
— Тебе чего? — спросила она. — Иль, может, так, прохожий?
— Прохожий, — подтвердил Антон, нашаривая ногой скользкую бровку. — А вообще где бы остановиться ищу. На денек. Крайний случай — на два.
— Я б сдала, у меня завсегда дачники живут. Да вот неделю как сговорилась. Лейтенант с аэродрома. Весь дом снял, и чтоб его непременно молоком снабжать. Мои-то постоянные на остаток лета в Крым направились, я и не возражала лейтенанту. Сама-то в пристроечке, зять мне уже два года как пристроечку соорудил. Он в Москве, зять. И дочка. Редко бывают.
— А может, соседи пустят? — спросил Антон и двинулся осторожно вбок, стараясь не выронить чемодан. — У соседей нельзя остановиться?
— Отчего нельзя! На день-то. — Старушка кинула тяпку на землю и пошла к калитке. — На день и у меня можно обосноваться, — прибавила она. — Пущу. Лейтенант и деньги вперед заплатил, а носа не кажет. Чую, и теперь не появится. Иди! Сам-то гляжу, в форме — на аэродром, что ль, служить приехал?
Она повела Антона в просторные сени и показала умывальник в углу — можно умыться с дороги, а потом впустила в дом, собственно, в большую избу с голландкой вместо русской печи посередине и невысокими перегородками, создававшими в углу небольшую комнатку с окном. Здесь, в комнатке, где стояла койка, застеленная серым байковым одеялом, Антону и было предложено располагаться, но он прежде прошелся по остальному пространству дома, потрогал плоско отесанные бревна стен, оглядел широкую лавку и стол перед ней, железную кровать с медными шарами на спинках, горшки с геранью на подоконниках и киот в углу с большими иконами — их желтые ризы ярко блестели из-под стекла даже в тени, в полусумраке. Хотел выяснить, не мешает ли божница постоянным дачникам, но решил, чего доброго, обидит хозяйку. К тому же бабка была куда как приветлива, вызвалась принести молока, и, когда появилась снова, Антон спросил — уже из комнатки, вешая китель на гвоздь:
— А кино у вас тут снимают?
— Третий месяц. Больше все на аэродроме, а живут в селе, автобусом ездят. Мне тоже артистов пустить предлагали, и деньги хорошие, да уж говорила, занято у меня, не смогла…
— И теперь на аэродроме?
— Тут они, на Древне, река так наша прозывается. Я в магазин бегала, а оттуда видно, с косогора, на берегу они. Бывало, дым пускают, сегодня что-то оставили. А лампы все одно большие жгут. При солнце-то! Да тебе на что артисты? Ты отдыхай…
Антон снял галстук и сел на койку, потом лег навзничь, не достав головой до подушки, смотрел в дощатый потолок. Ему подумалось, что не в Москву бы стоило приехать в отпуск, на несчастные пять дней, а сюда, в это Успенское. Дома, на Севере, тоже вроде деревенское житье, но тут как-то уж отменно спокойно, словно бы ты родился в этих краях и бегал босиком на неведомую пока Древну, наверняка глубокую, с зелеными плотиками кувшинок, с наклоненными старыми осокорями, с которых хорошо удить рыбу… Вот уж поистине нет худа без добра. Не затей Томка свой дурацкий развод с Толиком, он бы и знать не знал, что на свете есть такое село Успенское, не посмеивался над дачниками, смывшимися из такой-то благодати в затоптанный, жаркий Крым.
И как еще повезло, что нашел сюда дорогу. Это поначалу казалось просто: решил вмешаться в семейные дела родичей, восстановить порядок, так дальше Мосгорсправки и шагать некуда, все объяснят, все расскажут. Ан нет…
Справочный киоск отыскался быстро, стоял у самого входа в «Детский мир». Антон все-таки решил, раз уж выбрался в город, сунуться в универмаг, вроде увериться, справится ли с поручениями жены сам, без Томки, если она так и будет вертеть носом и вообще если все задуманное сорвется. Решил и поднялся по ступеням. Толпа тотчас внесла его в зал, где продавали игрушки, и он долго кружил возле прилавков с куклами и медведями, разноцветными мячами и пирамидами, пока людское движение не увлекло его в отдел надувных крокодилов и туристских палаток, и он, злясь, ледоколом пошел навстречу идущим, галдящим, несущим, что-то высматривающим, встал на эскалатор и нашел-таки ряды вешалок, пощупал плащики на подстежке из искусственного меха и попросил показать, где получше, но продавщица не слушала, смеясь, что-то выясняла у напарницы, что-то явно не имевшее отношения к продаже детского верхнего платья, и он плюнул на свою затею, кинулся обратно, к выходу.
Тут-то ему и попался киоск, где давали справки. Он спросил, как проехать на киностудию, но оказалось, надо еще знать на какую, их в Москве четыре, а он не знал, какая ему нужна. Хорошо, вспомнилось название станции метро, где выходила Томка, едучи на работу. Так он получил бумагу с адресом. Путь снова, как назло, предстоял неблизкий, в бумажке значилось три пересадки, да еще такси стояло рядом, зеленело фонариком, дразня, и он залез в него совсем уже сердитый, и всю дорогу мысленно ругал сестру, давал себе клятву, что обязательно запишет, сколько выбьет счетчик, а потом сдерет с нее в тройном размере.