Светлана надолго замолчала. Молча лежал и Антон, не зная, как воспримется то, что вертелось у него на языке. А ему хотелось сказать, что он все-таки прежде был прав: не все так в этой истории, как рассказывала учительница… Ладно, пусть по ее выходит с цветами, пусть старуха продаст их утром в Аринске, хотя они и не ее, гладиолусы, пусть. Но избу — тут уж увольте, сама хозяйка сказала, — Славка снял не третьего дня, как думала Светлана, а месяц назад, аккурат, видно, в тот день, когда замкомэска пришлось отправиться в загс за разводом. И тогда получается: Славке нужен был этот день развода, он ждал его и хотел побыстрее отделить Светлану от ее прошлого. Так что нет, думал Антон, в этой истории той святой, абсолютной широковской бескорыстности, на которой настаивала учительница, — настаивала в ущерб себе, не желая принять даже просто к сведению милое для всякой женщины упоминание о том, что ее кто-то любит.
Все это Антону хотелось сказать вслух. Но вдруг остерегла мысль, что он все-таки складывает события как-то не так и что рассуждения его не для Светланы.
Вспомнилось, как налетел на Славку ночью, не дал договорить, и оттого ничего не понял, не узнал толком; и как стоял на крыльце, как блистал на черном небе Орион, звездная мельница, и как думал про Аню, жену, и про кровать с медными шарами, которая тут, в избе, и что сам вроде сводника, а потом вот услышал рассказ учительницы — жалостный такой, и все обернулось наоборот. Теперь получалось, что они со Славкой — вот ведь как! — ходатаи по одному делу. Однако зацепило самолюбие, кольнуло острой булавкой не это открытие — что вместе, что одинаковые, а то, что Широков в своих делах и намерениях все же выходил вперед, будто бы действовал с большим правом…
И Антон вдруг уверился, что, правда, совсем необязательно убеждать Светлану, будто цветы в ведре не на продажу, а ей, и что изба снята месяц назад тоже ей, чтоб не изводилась так долго, и если не вышло раньше приехать, так в этом Широков не виноват: наверное, не смог иначе. Ведь даже если не долг двигал Славкой, не великодушие и сострадание, а что-то его, личное, так в этом личном куда больше и долга, и сострадания, и великодушия, чем если бы они присутствовали порознь, потому что Широкова заботил, заставлял действовать не столько трудный, унизительный период в жизни Светланы, сколько вся ее остальная жизнь…
И еще важно, размышлял Антон, что Светлана не признавала ничего личного в поступке Широкова. Да, это важно, потому что доказывает, что он действовал бескорыстно, не требовал — хотя бы пока не требовал — ничего взамен, ничего не получал для себя, и вот этим — точно! — выходил вперед в таком сходном с его, Антона, деле.
Подумалось: захочется потом когда-нибудь, зимой, в дежурном звене или в гостях рассказать Славкину историю, и расскажешь в полный голос — вот, мол, какие рыцари есть еще на свете! А про свое, про Томку и Толика, про себя, так лучше молчать. Тут ведь только принцип, только он один… Что-то тяжелое, неприятное поднималось в душе Антона, когда приходили на ум свои дела, свое путешествие в Успенское — вроде снова пил теплый, невкусный боржом, что так заботливо подливал ему недавно в стакан говорливый режиссер…
За перегородкой слышалось тихое, ровное дыхание — Светлана, видно, уснула. Антон стал думать о дочках — о Марине и Саньке, — как они там сейчас, и о полковом докторе, смотрит ли он за Аней, и принялся высчитывать, сколько дней жене было назначено до роддома и сколько осталось, но сбился, начал сызнова, так и уснул.
8
Ах, как легко, как славно дышалось Кириллу Оболенцеву в то утро! Он встал рано и побежал на Древну купаться. Кусты и трава были в густой росе, воздух за ночь захолодел, но он быстро разделся и, не раздумывая, кинулся в воду.
Тело обожгло, и он на секунду замер, жадно вздохнул и поплыл к другому берегу.
Кувшинки с тугими, едва раскрывшимися бутонами пахли свежо и чисто, он сорвал несколько штук, лег на спину и, прижимая к груди плотные листья с длинными плетями стеблей, поплыл, работая одними ногами. Озноба он уже не ощущал, теперь кожа горела, точно сильно растертая полотенцем, а голову приятно холодило тугое сопротивление воды.