Она повернулась на бок. Беда была в том, что это покойники не хотели оставить ее в покое… Елена задремала.
Разбудил ее телефонный звонок. Несколько секунд она вообще не могла понять, что это звучит, повторяясь как эхо — телефонный аппарат у Нины был допотопный, с крутящимся диском, он и звенел-то как-то по-старинному.
Аня, видимо, уже ушла. Ослепительный свет заливал комнату. Казалось, что за окнами Средиземное море, бросающее на стекло лазурные отблески — пятно света на ковре было синим. Она не стала поднимать трубку. Боялась, что придется говорить кому-то о смерти Нины.
Но тут зазвонил мобильный. Номер не определялся.
— Да? — осторожно сказала она.
— А это я! Михайлов! — Корчаковский участковый, видимо, всегда был весел. — Уже полдень! Я вас жду, вы помните?
— Конечно, помню… Только…
— Никаких только! У меня для вас интересное предложение! Нынешние хозяева дома Штейнера, оказывается, продают его. Уже две недели объявление выходит в газете «Из рук в руки». Не хотите сходить туда под видом покупательницы? Я буду вас сопровождать. Вдруг что-то вспомните?
— Что же я могу вспомнить? Я там не была… Я, честно говоря, на поезде мимо проезжала. Но зато знаю точно: в тот самый день.
— Семнадцатого августа? Как это вы определили одиннадцать лет спустя?
— Через десять дней я прописалась в Омске… И получила там новый паспорт.
— М-да, — было непонятно, что он хочет сказать. — А это московский номер, по которому я звоню?
— Да.
— Значит, вы много платите?
— Довольно много.
— Тогда тем более приезжайте. Поговорим забесплатно. И оденьтесь потеплее! Я буду ждать вас в опорном пункте.
Подойдя к окну, она ахнула: выпал снег!
Глава 11
САД, ПОЛНЫЙ МАЛИНЫ
На этот раз Елена взяла такси. Водитель был нерусский — («Я армянин! А знаешь, что Киркоров — тоже армянин? А знаешь, что Тадж-Махал в Индии ради армянка построили?» Она вспомнила перламутровое сияние Тадж-Махала и почти обморочное свое состояние при виде этого слоящегося в жарком воздухе миража). Веселый, общительный дядька, он поднял ей настроение непрерывными перечислениями знаменитых армян («Тебе нравится Шарль Азнавур?»).
Снег заражал своей свежестью. Он пах еще не морозом — а талой водой, словно в весенний день. И это было безумно радостно.
— Как неожиданно! — сказала она водителю. — Раз и выпал! Еще вчера такая теплынь была!
— Он растает после обеды. Земля еще теплый.
Действительно, когда подъезжали к Корчаковке, снег уже не покрывал землю ровной пеленой, он подтаял, показалась земля, палые листья, снег теперь лежал белыми островками с льдистыми прозрачными краями.
Михайлов ждал ее у дверей опорного пункта. Новая турецкая дубленка очень ладно сидела на его фигуре, и вообще выглядел он современно.
— И сколько стоит досюда доехать? — спросил он. Елена вместо ответа засмеялась.
Они пошли по главной улице поселка. Вдалеке виднелась телефонная будка. Елена суеверно старалась на нее не смотреть.
— Вы первая покупательница, — пояснил Михайлов. — Они вас должны обхаживать. Я сказал, вы моя дальняя родственница, хотите дачу себе на лето приобрести. Еще сказал, что вы долго учились в Москве. Это чтоб ваш акцент не выглядел странным.
— Я вообще-то сибирячка, — обиженно сказала она.
— Все равно вы сильно акаете. Привыкли в Москве, наверное… Давайте с реки пойдем?
Не дожидаясь ответа, он свернул на боковую тропинку. Снег здесь лежал густо, покрывая почти все пространство между заборами. Только когда вышли к реке, Елена догадалась, что это та самая тропинка, по которой она поднималась в первый раз.
— Думаю, бесполезно. — Она снова улыбнулась: таким жизнелюбием заражал ее этот необычный участковый. — Снег полностью изменил внешний вид деревни… Да еще если учесть, что мне нечего здесь искать! Это самые настоящие поиски черной кошки, отсутствующей в темной комнате.
— Но раз уж мы здесь… Кстати, в смерти вашей подруги Нины Покровской милиция не находит ничего странного. Вам это известно?
— Откуда вы знаете, как зовут мою подругу? — Елена остановилась. — Я вам не говорила, как ее зовут. И как вас самого зовут по имени, кстати? Вы не представились.
Он отчего-то покраснел.
— Меня зовут Миша. А что касается подруги… Я рад, что вы задали этот вопрос. Он означает, что вы не слишком легкомысленная.
— Поясните, пожалуйста.
— Что же вы остановились? Пойдемте! Можно ведь и на ходу разговаривать!
— Мы никуда не пойдем, пока вы не поясните.
— Насчет легкомысленности?
— И насчет легкомысленности тоже.
— Вы считаете, что все началось со звонка Долгушиной мне. Я должен быть у вас под подозрением. А вы так себя ведете… Все мне рассказываете. Это неосторожно. Вам следует быть намного серьезнее, если уж ввязались в такое дело.
— В какое дело?
— Дело, в котором вы задаете какой-то глупый вопрос посторонней пенсионерке, а вас за это преследуют, по вашим же словам, два месяца. И не факт, что милиция. Вот какое дело.
— Так как все-таки с ответом на мой первый вопрос?
— Насчет подруги? Это несложно. Вы оставили мне ее телефон. По нему я определил хозяйку. Потом позвонил своим однокурсникам из Новосибирска. Один из них как раз оформлял этот несчастный случай. Вот и все. Теперь мы можем идти?
— Извините, — сказала она.
— Не за что извиняться. Наоборот, я хотел бы сказать вам: вы, женщины, имеете немного странную логику.
— Удивительно мудрая мысль. И, главное, оригинальная. Она делает вам честь.
— Не сердитесь. Я просто считаю, что вы либо занимаетесь своим расследованием и тогда выполняете определенные требования, в том числе, требования безопасности, либо не занимаетесь им. Но у вас, как я понял, выбора нет. Вы предполагали, что вашу подругу могли сбить нарочно?
— Предполагала.
— Ну вот. Значит, это дело может быть довольно опасным.
— Я сейчас не думаю, что ее могли сбить в связи со мной.
— Почему?
— Да потому, что прежде чем сбить ее, должны были сбить меня. Уж я-то побольше нее знаю об этом деле! Она — моя случайная собеседница одиннадцать лет назад. И случайная собеседница два месяца назад. Нет никакого смысла убирать ее, пока я сама гуляю по этой земле и способна плодить сотнями новых случайных собеседников. Вот вы, например, тоже один из них.
— Мы пришли.
Они стояли на берегу речки, по колено мокрые и грязные. От воды несло теплом, настоящие клубы пара окутывали все пространство справа от Елены и Михайлова. Пар запутывался в ветвях ивы, склонившейся над водой. Как он растворялся в вышине, было незаметно — небо сегодня было низкое и белое, цвета тумана. Казалось, речка напоила своими теплыми испарениями не только Корчаковку, но и весь Новосибирск, заполнила туманом мир. Стояла глубокая тишина.
Елена повернула голову налево: невозможно было представить пейзаж, более далекий от того, который хранился в ее памяти — тот был ясный, пронзительно солнечный, тонко прорисованный, как современное цифровое изображение. Сейчас она видела перед собой уходящий наверх скос, покрытый белыми ошметками. Кленовые листья, еще упругие, сочные, пятипало растопыривались из-под снега. Откуда-то сверху тек ручеек, изредка показываясь на поверхности зеленой стеклянистой травы. То, что было выше, мутно размывалось из-за влажного воздуха.
— Вот здесь дом Штейнера, — сказал участковый шепотом. — Его продают те самые хозяева, которые въехали в девяносто третьем году… Обманула их мать Штейнера, чего уж там. Никто из местных даже приблизиться к этому дому не хотел! Там, говорят, кровь намертво впиталась и в пол, и в стены. Шабашники только закрасили немного… Она ведь и нам пыталась его продать, но мы-то не совсем чужие были, у нас здесь родственники… А этим втюхали, городским-то. Это потом уж они узнали, какое сокровище приобрели.
— Они живут здесь?
— Нет, это дача… Да они здесь за десять лет если два месяца провели, то хорошо. Видимо, не смогли побороть отвращения. Ну, правда, посадили клубнику там, малину, цветы развели. А спали на летней кухне! — Он тихо засмеялся. — Но ведь они за копейки его купили. Потеря небольшая…