— Как мне все надоело! — призналась она. — Я поеду… Будем надеяться, что Михайлов выкарабкается.
— Молодой, выкарабкается… — равнодушно кивнула Суботиха.
В полной темноте Елена вышла из дома, прошла по тропинке к калитке, за которой ее ждала машина. Суботиха, шаркая, следовала за ней. Проходя по саду, Елена повернула голову направо, туда, где теперь находился долгушинский дом. Смородиновых кустов больше не было. Более того, не было и тех кустов, из-за которых якобы мертвый Штейнер наблюдал за действиями милиции в собственном саду.
Она вдруг поняла, что не поедет завтра к Михайлову, хоть это и непорядочно. Не поедет и к следователю, ведущему дело Нины Покровской. Она смертельно устала.
Елена оглянулась на старуху. Та смотрела ей прямо в лицо, но из-за темноты было непонятно, какие чувства она сейчас испытывает.
Не спрашивая разрешения, Елена свернула с дороги и подошла к забору. Сразу залаяла, надрываясь, собака. Чувствовалось, что пес немаленький и злющий.
За редким штакетником виднелся такой же редкий сад. Пустые грядки с наваленной ботвой, старая кривая яблоня, видимо, изъеденная червями, теплый свет в окнах. За занавесками копошилась старая Долгушина. Она видела только силуэт. Казалось, что Долгушина месит тесто.
Елена вернулась на тропинку. Теперь лицо Суботихи освещал уличный фонарь, и было видно, что Суботиха смотрит на нее, усмехаясь. Они подошли к калитке. Шофер обрадованно махнул рукой.
— У моего зятя такая же машина, — без всякого выражения сказала Суботиха.
Усевшись на переднее сиденье, Елена помахала Суботихе, и та, кажется, улыбнулась в ответ.
Машина поехала в сторону города…
…Как раз то, что совершенно случайно Елену угораздило нанять на полупустынной трассе «четверку» белого цвета — точно такую же машину, как у городского зятя Суботихи — возможно, спасло кое-кому жизнь. Никто не заметил Елениного возвращения в Корчаковку.
Местные хорошо знали, что к Фекле по выходным приезжают дети, и потому белая «четверка», стоявшая у ее калитки, никого не заинтересовала. Только женщина, живущая в доме напротив, заметила, что шофер из машины не вышел, но она расценила это как следствие какой-нибудь семейной ссоры. Ведь не всегда зять хочет видеть тещу, правда? Иногда ему приятнее покурить в машине, пока жена выполняет давно надоевший долг.
…А тот, кто ждал Елену у дома Штейнера, не догадался, что это она проехала мимо.
Просидев в машине часа два, он зло сплюнул и решил, что его заказчик прав: баба попалась хитрая. «Как она меня обвела, сука!» — пробормотал он вслух и стал набирать московский номер, чтобы предупредить недовольство заказчика. Дозвонившись, подробно пожаловался на хитрость столичной журналистки.
Ему показалось, что эта информация заказчику понравилась.
Глава 15
ВЗГЛЯД С ДРУГОГО БЕРЕГА РЕКИ
Нападение на сотрудника правоохранительных органов — это чрезвычайное дело. Но, чаще всего, лишь в американских фильмах. Это там, на далеком западе, зритель должен задохнуться от возмущения и изумления перед дерзостью преступников, если пострадал полицейский.
Но ведь и в Америке жизнь немного отличается от кино…
Прокуратура, в ведение которой перешло дело о покушении на убийство участкового инспектора Андрона Михайлова, не была склонна сразу же вести следствие в интересах майора Довганя, чей шурин хотел прибрать к рукам хорошо раскрученный корчаковский магазин. В последнее время все эти дела «оборотней», газетные статьи о коррупции в судах, налоговые проверки рядовых сотрудников УВД довели работников ведомства до нервного истощения. Конечно, журналисты могут шутить, говоря о том, что оборотни выявляются просто: с помощью зеркала, в котором они либо отражаются, либо нет, но над этим ведь хорошо смеяться, когда оно тебя лично не касается.
Следователь прокуратуры Иван Терещенко слышал в последнее время, что их автомобильная стоянка значительно поредела, что импортные машины заменены на отечественные, но, сколько бы он ни вглядывался в эту самую стоянку, когда ставил свою «копейку», особых перемен не замечал.
Он был почти честный следователь. В том смысле, что взяток не брал, уголовных дел за деньги не закрывал, а единственный его грех заключался в том, что пару лет назад он воспользовался услугами чиновника из комитета по госимуществу и получил на свояченицу прекрасные условия аренды, чтобы открыть первый в Новосибирске видеопрокат.
В деньгах он не купался. Более того, с каждым годом было все хуже: если бы не льготные условия аренды, разорился бы уже через пару месяцев. Иногда Терещенко хотелось перейти в ОБЭП, чтобы лично заняться пиратами — это они развалили лицензионные видеопрокаты. Единственное, о чем он жалел, это о том, что не послушался тогда того чиновника: сделал вид, что не понимает его намеков на куда большую выгодность конфискаций контрафактной продукции — да тех же DVD-дисков, скажем, которые стоили теперь на рынках Новосибирска сто пятьдесят рублей, в то время, как его крохотный видеоклуб должен был покупать лицензии на прокат тех же самых дисков за сто долларов каждая!
В любом случае, получая льготные условия аренды, Терещенко никому дорогу не перебегал. Ему было неприятно думать, что теперь его хотят использовать в нечестной экономической игре, что ему внаглую подсовывают этого несчастного грузина, которого угораздило пообещать Михайлову «разобраться по-мужски».
Марадзе уже допросили, но оснований для задержания не нашли. Терещенко слышал, что майор Довгань сильно возмущается по этому поводу: «Грузин! Конечно, откупится! Это только наших, русских, за украденную курицу на пять лет сажают! А этим все можно: даже участковому, как курице, голову свернуть!»
На самом деле, алиби у Марадзе не было. И он, действительно, недолюбливал Михайлова, о чем неоднократно говорил своим дружкам. Дело в том, что за месяц до покушения Михайлов задержал Марадзе на пятнадцать суток за хулиганство.
Милицию тогда вызвала соседка. Она возмущалась по телефону, что из дома Марадзе раздаются страшные крики и женский плач. Михайлов подошел минут через десять и застал уже окончание семейной ссоры: жена Марадзе — кстати, не грузинка, а осетинка, тихая, безответная женщина — забилась в угол и там вытирала кровь с лица. Нос ее оказался сломанным. Михайлов тогда просто взбесился.
Вообще-то, у участковых есть негласное правило: в семейные конфликты не лезть, но тут нашла коса на камень. То ли кровь на лице женщины так подействовала на Михайлова, то ли пьяные крики Марадзе, что «это у вас, русских, бабы проститутки, а мы такого не позволим!» — но он вызвал подкрепление и препроводил разбушевавшегося Марадзе в камеру.
Михайлов вообще бы его тогда с удовольствием посадил: это жена упросила не заводить дело. Она пришла в опорный пункт с повязкой на носу, огромными фиолетовыми кругами под глазами и стала натурально выть. И ее отчаянье можно было понять: она не работала, прописки и гражданства не имела, жила себе тихонько на подачки мужа и терпела его почти официальную вторую жену — продавщицу корчаковского магазина.
Марадзе через пятнадцать суток отпустили, но зло он затаил. А когда уже вторая его жена пожаловалась, что участковый вынес ей последнее предупреждение по поводу обвешивания и намекнул, что в районе немало желающих на это место, кровь у Марадзе вскипела.
Верка, продавщица корчаковского магазина, радостно наблюдала за тем, как он заводится, и даже подливала масла в огонь своими замечаниями, одно другого оскорбительнее: в глубине души она надеялась, что Марадзе все-таки свернет себе шею, и ее невероятное по размаху воровство останется незамеченным. Кроме того, неженатый шурин Довганя уже пообещал оставить ее в магазине, если хозяин сменится. При этом он довольно нежно приобнял ее за талию.
О том, что у него нет алиби, Марадзе узнал только на допросе. Ночь с пятницы на субботу он провел у Верки и думал, что она подтвердит это. Но следователь вдруг заявил ему, что Верка этот факт не отрицает, но и не подтверждает.