Михайлов был слишком потрясен, чтобы возражать по пунктам: то один, то другой довод возникал на кончике языка, но тут же таял. Участкового просто переполняло изумление. Наконец, в голову пришло самое главное, самое убедительное возражение.
— Но постой! — воскликнул он. — Даже если ты прав, зачем она приехала сюда одиннадцать лет спустя? Зачем разворошила это гнездо? Ведь, судя по твоим словам, у них так все гладко получилось!
— Да не все, Мишаня! Все золото они вывезти не смогли! Какая-то часть, наверное, до сих пор закопана в саду Штейнера! Поэтому сейчас они этот дом купили и, возможно, уже нашли то, что искали!
Михайлов некоторое время смотрел на него остановившимся взглядом. Так прошло не меньше минуты, Терещенко даже испугался. Но вдруг Мишаня широко улыбнулся, впервые за весь этот разговор.
— Вот оно что! — радостно произнес он. — Это мысль… Слушай, как я тебе благодарен! Ты открыл мне глаза!
— Ты иронизируешь? — осторожно спросил Терещенко, на всякий случай отодвигаясь.
— Нет, Ваня, что ты! Я, действительно, не мог понять, почему за ней следят! Ведь, казалось, дело давно закрыто, и даже если она что-то увидела тогда, то какой это имеет смысл сейчас? Ей никто не поверит, как не поверил ты. Но если до сих пор существует золото, тогда понятно!
Он вдруг размахнулся и ударил Терещенко кулаком в плечо.
— Варит башка-то! — сказал он и ударил еще раз, теперь не так сильно.
— Да не следят за ней, Михайлов! — рассердился Терещенко, потирая плечо. — С чего ты взял, что за ней следят? Она все это придумала! Не было ни ограбления номера, ни ограбления дома — точнее, все это было, но она сама организовала эти мероприятия! А вот что было на самом деле — это попытка убить тебя.
— Это тоже она? — весело спросил Мишаня.
— Нет, не она, а все тот же высокий человек, хорошо знающий особенности деревни.
— И кто же это?
— Да Антипов! Знаешь, я с ним не знаком, но уже сильно соскучился. Так и хочется, наконец, сказать: «Здравствуйте, Виктор Семенович!»
— А почему Антипов прячется?
— А потому, что Штейнер был пешкой в игре. Один он это ограбление не провернул бы. За ним стояли большие и солидные люди. Вряд ли им понравилось, что после удачного нападения на машину старательской артели, после нескольких убийств, после почти невероятного провоза золота на большую землю, кто-то увел у них эти девяносто килограммов практически из-под носа! Нет, таких вещей не прощают. Поэтому смотрящий Долгушин — человек, хорошо знающий новости преступного мира, — и говорил, что Антипову придется после этого долго и упорно бегать по стране.
— Но какую опасность мог представлять я? Суботникова еще одиннадцать лет назад рассказала о том, что видела. Какой интерес ее показания представляют сейчас?
— А почему ты решил, что опасны именно ее показания? Может, ты случайно зацепил что-то другое?
— Что?
— Вспоминай! Я-то откуда знаю!
— Ваня, ты сказал, что она могла быть подружкой Штейнера. Это в порядке бреда?
— Нет, я почти в этом уверен. В доме Штейнера у них был свой человек. Не знаю, обратил ли ты внимание, но некоторые свидетели говорили тогда, что у Штейнера завязывался какой-то роман с городской дамочкой. А что, если эта дамочка появилась там неслучайно? Может, кто-то посоветовал Штейнеру купить мясницкий нож? Может, ему его подарили?
— А отпечатки?
— Насчет отпечатков я пока не знаю. Но ведь Антипов был шишкой в преступном мире. Он мог общаться с беглым Ордынским.
— Ну, ты наворотил, однако!
— Это твоя московская знакомая наворотила, а не я!.. Слушай, я договорился с экспертом. Давай все-таки побеседуем с ним насчет ножа?
— Давай.
Они спустились на второй этаж.
Эксперт был на месте — жевал бутерброды, запивал их кофе из термоса.
— Молодежь? — радостно спросил он. — Жрать хотите?
— Вот, Николай Иосифович, тот самый парень с дыркой в башке! — представил Терещенко Мишаню. — Фигурант.
— Не фигурант, а потерпевший, — поправил эксперт. — А что дырка в башке, так оно даже лучше, Мозги будут проветриваться и никогда не закипят! Нашли что-нибудь по покушению?
— Что там найдешь!
— Да уж. Такие времена наступили, что хоть в каске по вечерам ходи… Зачем пришли? Опять ножами интересуетесь?
— В общем, да. — Терещенко все-таки не выдержал. Взял бутерброд, оглянулся в поисках стакана для кофе. Не нашел, посмотрел на эксперта вопросительно. Тот понял, достал из ящика стола несколько пластиковых стаканчиков. — Спасибо! Ой, горячий какой… Скажите, Николай Иосифович, а не могли в том угаре одиннадцать лет назад посчитать уликой нож, на котором вообще не было никаких отпечатков Ордынского?
— В нашей стране может быть все, что угодно! — строго сказал эксперт. — Но всегда надо понимать: зачем и кому это нужно.
— Ну, надо было найти крайнего, вот и подвели Ордынского под монастырь.
— Ордынский и так был под монастырем. Убийство плюс побег.
— Может, просто хотели поскорее закрыть дело?
— То, чем ты сейчас занимаешься, Ваня, называется онанизм, — ласково перебил его эксперт. — Ты подбираешь нужные тебе объяснения под неудобные факты. Это доставляет тебе удовольствие? Но при чем здесь следствие? Следствие ведется по другим законам. Разумеется, нашим бардаком можно объяснить все что угодно, но разве это дело следователей? Пусть такими объяснениями довольствуются журналисты!
— Факт наличия мясницких ножей и в первом деле Ордынского, и во втором я считаю необъясненным, — сказал Терещенко.
Эксперт важно кивнул.
— Кстати, его дядька, — Терещенко кивнул на Мишаню, — говорит, что убитый Штейнер купил нож на барахолке. Думал, что берет охотничий, но ошибся.
— А кто у нас дядька?
— Бывший участковый Корчаковки.
— Это твой дядька? — с интересом спросил эксперт.
— Крестный.
— Волин — твой крестный?
— Вы его знаете?
— Знаю. Но давно уже не видел. Привет ему передавай… Теперь насчет ножа. Не знаю, где он его купил, но это был точно такой же нож, как и в первом деле. Абсолютно идентичный!
— Такое совпадение — это как? Онанизм? Или необъясненный факт? — злорадно спросил Терещенко.
— Смейся над стариком, смейся… А как Волин поживает? — Эксперт повернулся к Мишане.
— Нормально.
— Странно у него судьба пошла. Он давно мог в управлении работать. Хороший был специалист. Заперся у себя в Корчаковке… Ты тоже там участковый?
— Да.
— И ты тоже, видать, романтик? Почему там сидишь? Несчастная любовь? Это у вас семейное?
— Мне дали льготы для поступления в университет. Как закончу, уйду с этой работы.
— Правильно.
Терещенко наблюдал за ними с ехидной улыбочкой.
— Видишь! — обратился он к Мишане. — Вот как старая гвардия умеет от сложных вопросов уходить! Учись!
— Никуда я не ухожу! — лениво отозвался эксперт. — Что сейчас можно выяснить, одиннадцать лет спустя? Тогда надо было выяснять. Но хочу пролить бальзам на твои раны: дело Штейнера, действительно, старались закрыть как можно быстрее, это ты прав. Но не из-за Ордынского, а из-за золота.
— Золота?!
— Когда Штейнера уже убили, стали ходить слухи, что его дядька из Бодайбо может быть причастен к ограблению старательской артели. Выяснилось, что он со Штейнером в те дни много общался. А выяснили-то когда? Три месяца спустя! Все там плохо сработали. Вот и обделались наши следователи вместе с иркутскими: вдруг, мол, Штейнер и правда был причастен, а теперь он убит, и золота уже не найти. Поэтому и не тянули с расследованием. Когда поняли, что есть хороший кандидат на пьяную драку, вцепились в него зубами и когтями.
— Жалко, что эксперта того найти нельзя, — сказал Мишаня. — Интересно было бы с ней поговорить. Вы не знаете, где она?
— Ну, так это я у тебя должен спрашивать! — вдруг сказал Николай Иосифович, странно глядя на него.
— У меня? — Мишаня даже вздрогнул от удивления. Терещенко тоже повернулся и посмотрел на него озадаченно.