— Чушь несусветная! — возмутился Игнатьев. — Мы привезли оружие для них!
— Увы, — развёл руками отец Гурий. — При всём своём корыстолюбии, китайцы отказываются продавать нам свои товары.
— И как же вы живёте?
— Покупки совершаем через китайских слуг, через студентов Русского училища. Очень помогает монах Бао, крещёный китаец. Кстати, он вам тоже может пригодиться. Мудрый, честный, светлый человек.
— А чем он занимается?
— Учит китайскому языку всех желающих. В том числе и членов нашей Духовной миссии.
Когда в здании посольства закончили ремонт, сложили камин и две новых печи, заменили рассохшиеся двери, прорубили дополнительное окно и вставили раму со стёклами, оно преобразилось. Стало уютней и светлее. Стены обтянули шёлком с нежно-голубым узором, завезли бамбуковую этажерку, два бамбуковых кресла и небольшой столик, застелили его скатертью, поставили в вазе цветы, и секретарь Вульф сказал, что «можно принимать гостей».
Игнатьев пригласил уполномоченных Су Шуня и Жуй Чана в Южное подворье.
— Они ждут вас у себя, — вежливо сказали их помощники. — В Трибунале внешних сношений.
— Передайте им, что посланник Русского государя рассчитывает на иное отношение, нежели посольства мелких стран, вроде Кореи, и желает принять их у себя, — настаивал Николай.
Требование было исполнено.
Двадцать восьмого июня в сопровождении многочисленной свиты, в парадных носилках прибыли Су Шунь и Жуй Чан.
Внешность господина Су Шуня оказалась чрезвычайно живописна: лицо напоминало серо-жёлтый обмылок; бескровные, оттопыренные, как у летучей мыши, уши выглядели до неприличия огромными и ужасно волосатыми на его рахитично-узком черепе: оборотень, а не человек.
— Наш незваный гость, — после дежурного приветствия, обратился Су Шунь к Игнатьеву и выразительно глянул на Татаринова, — имел несчастье прибыть в Китай в печальный год войны и смуты. Мало того — сказал он, — пограничный комиссар И Шань и его помощник Цзи Ли Минь, принимавшие участие в заключении Айгунского трактата, лишены чинов и званий, и вскоре предстанут перед судом.
— За что? — изумился Николай, понимая, что Су Шунь начал сводить переговоры к обидным препирательствам. — Он ведь только уточнил границы, показал их на карте.
Глаза Су Шуня превратились в щёлки. Он никогда не питал иллюзий в отношении так называемых друзей Китая и не желал верить в добрососедские чувства пограничных государств. Их он в первую голову считал врагами Поднебесной империи, норовившими куснуть при первом удобном случае и урвать кусок пожирнее. Он знал, что соседние народы обладают достаточным запасом наглости и не страдают от недостатка алчности, благодаря которой готовы перегрызть глотку любому, кто впал в сытую дрёму или ослабел в кровопролитной войне, будь она внешней или же междоусобной. Желание пожить за чужой счёт присуще всем смертным. Он давно уразумел, что самый бедный и жалкий народишко, питающийся объедками со стола Поднебесной империи и надеющийся на случайное наследство в виде неразведанных месторождений железной руды и каменного угля, народишко, копошащийся на свалке мировой истории и никогда не видевший радости в глазах своих детей, представляет собой главную опасность для цивилизованного Китая. Господин Су Шунь — министр налогов и податей, прекрасно понимал, что народы — суть людское скопище, толкучка человеческих страстей, а человек — саморастущая глина. И в этой глине таилась разрушительная сила: зависть. Его жизненный опыт изобиловал примерами того, как какой-нибудь ничтожный отщепенец, отродясь не видавший золота иначе, как в чужих руках, зачастую добивался славы и богатств, благодаря врождённой подлости и зависти, движимый дерзким притязанием на свою избранность. Вероломство и корысть помогали таким людям богатеть, увлекая за собой тысячи и тысячи голодных. Так налетает на жито прожорливая саранча, так низвергается горный поток, увлекая за собой камни. Господин Су Шунь знал: начни говорить о том, как стать богатым, и ты увидишь, как много в мире бедных. Злобных, голодных, завистливых.
Ревность порождает гнев и ярость. Беспокоит. А беспокойные люди коварны. Кто-то стремится быть похожим на себя, кто-то — на соседа. Последних — большинство.
Нацеленный на реальные блага и выгоды служения богдыхану, дашэнь Су Шунь искренне ненавидел сопредельные с Китаем государства. Они мешали жить, олицетворяли собой алчность, помноженную на корысть, раздражали суетой, а суета несправедлива. Порок назойлив, а назойливость порочна.
О том, что эти же самые качества: зависть и алчность, возвели его на вершину государственной пирамиды и окружили почётом, помогая шагать по служебной лестнице через две, а то и три ступени, Су Шунь никогда не думал, и считал вполне законным своё право отбирать у людей деньги: иначе он бы не был министром налогов и податей. Он распоряжался государственными средствами и судьбами тех, чья прыткость, по его мнению, заходила чересчур далеко.