За жизнь того, кто противоборствовал Су Шуню, здравомыслящий писарь из городской управы не дал бы и клочка гербовой бумаги.
Дашэнь Су Шунь был близким другом богдыхана, а богдыхан чтил тех, в чьих советах нуждался, на чью жёсткость рассчитывал, у кого мог одолжить наличных денег безвозмездно. Недостаток золота в казне — больное место богдыхана. Как ни суди, а наличность — это роса на траве: утром есть, к обеду испарилась. А как же быть с вечерними пирами? Без них жизнь кажется угрюмой и безрадостной. Когда каждый любит своё, появляется наше. Оскопление скупостью — самая страшная казнь. А кто имеет право казнить Сына Неба? Никто!
Как ни крути, а без министра налогов и сборов не обойтись, без господина Су Шуня нужду за пояс не заткнёшь. Подарками любимых не порадуешь. И богдыхан, ясноликий Сын Неба, окружал своего преданного мудрого дашэня лаской и почётом, множил его привилегии и даровал свободу действий — лишь бы казна не пустовала. И мудрый министр добывал деньги.
Верный и мудрый Су Шунь малое увеличивал, а большое делал ещё большим: служил Сянь Фэну так, как служат себе самому.
Богдыхан, умевший читать мысли — об этом упоминали все, кто с ним общался — нередко говорил, что если его братьям, принцам крови, старшему Дун Цин Вану и младшему любимому И Цину придётся спорить с хитрым человеком, то он предложил бы им в советники себя или дашэня Су Шуня, которому он доверял всецело.
Император ценил ум и прозорливость министра налогов, питал к нему привязанность и безоглядно пользовался его преданностью.
Умных людей много, а преданных единицы. Мало, очень мало царедворцев способно думать сперва о троне, затем о себе.
Господин Су Шунь имел право входить в покои богдыхана в любое время суток, однако ни разу этим правом не злоупотребил.
Он был один из тех редких людей, которые видят с завязанными глазами, слышат, заткнув уши, и обладают лютой хваткой, держа руки за спиной.
У него было чутьё гончего пса и ярость тигра.
Всё, что он делал, он делал чуть-чуть лучше других.
Богдыхан считал, что более подходящего министра налогов в правительстве и быть не может, и лучшего уполномоченного для переговоров с соседями тоже.
Су Шунь так не считал, но соглашался.
Он видел себя императором.
Поэтому он и бросил на Игнатьева один из тех взглядов, которые лучше всяких слов дают понять любому наглецу, что жить ему отныне будет страшно.
— Итак, — воскликнул он своим слащаво-злобным тоном, — теперь наш скрытный русский господин не станет оспаривать своего намерения унизить Сына Неба, императора Сянь Фэна?
— Мне трудно уловить смысл вашего упрёка, — как можно вежливее произнёс Игнатьев. — О чём вы говорите?
— О вашем нежелании исполнить церемониал коленопреклонения.
— Если император Сянь Фэн отверг Айгунский договор, причём здесь церемониал? Я отказываюсь от аудиенции.
— А богдыхан был столь любезен, что позволил вам въехать в Пекин со своей вооружённой свитой, — с ехидной укоризной в голосе развернул веер Су Шунь. — Вам надо ему поклониться. Открыться.
Не прятать лицо в тень…
— Вы ошибаетесь почтенный, — понизил голос Николай, чувствуя, что атмосфера в комнате переговоров начинает накаляться. — Я не прячу лицо в тень, но сразу объявил цель своего приезда. Во-первых, мне поручено передать китайскому правительству Тяньцзиньский договор для его утверждения и обмена ратификационными грамотами, во-вторых, предложить для рассмотрения и утверждения Айгунский трактат, касающийся наших приграничных областей, и, в-третьих, со мною прибыли военные специалисты, готовые хоть завтра начать инструктировать ваших офицеров.
Татаринов переводил быстро и чётко.
— Это уловка и не больше, — обвинил его в хитрости Су Шунь. — Если мы отказались от вашего оружия, значит, нам и ваши люди не нужны. — Он демонстративно стал обмахиваться веером, точно отгонял назойливую муху. — Чушь и вздор!
— Идея предложить российское оружие Китаю принадлежит не мне, а графу Путятину, который имел честь беседовать с вами в прошлом году.
— Забудьте об этом, — отмахнулся веером Су Шунь.
— Рад бы, но десять тысяч винтовок и более полусотни тяжёлых орудий новейшего образца, отлитых на лучших заводах России, уже приготовлены для передачи Китаю, Я не знаю, по чьей воле арсенальные обозы застряли на границе.