— Ни дна ей, ни покрышки!
— Это так. Англия ведь чем плоха? — задался вопросом Игнатьев и сам же на него ответил: — Она в лицо не смотрит, смотрит в руки: кто что несёт? — и приступом стремится отобрать.
— Пиратствует и грабит.
— Сеет смуту.
Видя, что Игнатьев озабочен своим будущим общением с послами Англии и Франции, и не скрывает своих неприязненных чувств к воинственным союзникам, сделавших всё для поражения России в Крымскую кампанию, участником которой был он сам, Лихачёв оторвал локоть от стола и откинулся на спинку кресла.
— У нас, у моряков, есть такое понятие: поворотная сила руля. Чем больше скорость корабля, тем эта сила меньше. Одна надежда на точный расчёт капитана и глазомер рулевого. Сейчас, Николай Павлович, Англия и Франция активно готовятся к войне, ждут не дождутся прихода транспортов с войсками и боевых кораблей с их мощной артиллерией. Как только союзники объединят свои силы и навалятся на маньчжуров, события начнут стремительно меняться, возрастёт скорость передвижения противоборствующих сил. Соответственно, увеличится напряжение всех участвующих в конфликте сторон и появится риск не справиться с этим напряжением. Говоря нашим, морским языком, снизится манёвренность флотов, эскадр и кораблей, появится опасность налететь на рифы или на прибрежные утёсы. — Лихачёв слегка прищурился и подался вперёд. — Вот тут-то вы и должны будете представить себя капитаном вашей миссии, вашего дипломатического крейсера. — Он улыбнулся. — Одним словом, начинайте работать, чуточку опережая время, с упреждением. Как стреляют по летящей или быстро движущейся цели.
— Спасибо, Иван Фёдорович, — поблагодарил его Игнатьев. — Мне кажется, я начинаю понимать, что нужно делать.
Склянки пробили полночь.
Глава XIV
Мирно, покойно сияла над морем луна — серебрила своё отражение. Тихо, еле слышно поплёскивала за бортом вода. Ночь была тёплой, безветренной.
Клипер «Джигит», на который пересел Игнатьев, рассчитывая на его быстроходность, надежд не оправдал. Нехватка угля заставляла идти под парусами, но ветер был настолько слаб, что паруса обвисли тряпками.
Николаю не спалось, и он вышел на палубу.
Двадцатого мая, как раз перед отплытием в Шанхай, на клипер привезли почту. Наряду с пекинскими газетами, Попов передал Игнатьеву письмо из МИДа и протянул послание My Лань.
Горчаков сообщил, что за то время, пока Игнатьев препирался с китайскими уполномоченными, между Португалией и Китаем состоялось заключение торгового договора.
«Вот ведь проныры, — огорчился Николай, улавливая в письме светлейшего упрёк в свой адрес, — на ходу подмётки режут». В этом же письме Горчаков предупредил, что военные действия англичан и французов против Пекина могут начаться в любой день. Получалось, что в Шанхай надо было идти как можно скорее. Необходимо познакомиться с европейскими послами и, прежде всего, с министром-резидентом США Уардом, с которым так и не удалось встретиться в Пекине. В послании My Лань было всего две строчки:
Он прочёл — и к горлу подкатил горячий ком: сердце просилось в Пекин.
Увлечённый прелестью Му Лань, Николай испытывал к ней такие затаённо-ласковые чувства, что порой останавливался возле письменного стола и целовал те книги, к которым прикасались её пальцы. А теперь он целовал четвертушку листа со стихами и, стоя на корме, смотрел в зелёное ночное небо. Разговаривал с самим собой. Убеждал себя в том, что на русском корабле, в окружении соотечественников, ему легче будет собраться с мыслями, укрепиться духом, поверить в то, что «и последние станут первыми», что и ему удастся подписать договоры с Китаем, удастся «оседлать тигра» — сделать невозможное. Он нетерпелив, а Господь словно испытывает его: приучает к терпению, даёт то, чего у него нет…
Николай аккуратно сложил листок бумаги со стихами и спрятал в нагрудный карман.
Вместо четырёх дней, обещанных командиром клипера, «Джигит» добирался до Шанхая десять суток. Шёл морем, «аки посуху». Казаки сблизились с матросами, шутили, зубоскалили. Рассказывали про Пекин, про службу при посольстве.
— У нас переводчик, — рассказывал Курихин о Попове, — вот те крест! — гипнотизёр. Ты перед ним, што муха по зиме: не хочешь, а заснёшь. И камнем станешь, и деньгу, какая есть, отдашь — ни ай, да ну!
— Это как же? — крутили головами матросы. — Стало быть, он с чёртом заодно?