— К сожалению, я не имею времени для светской болтовни. Не далее, как две недели назад, мы пережили осаду города, и до сих пор разбираем завалы скопившихся бумаг. Вы даже не представляете себе, что здесь творилось!
— Буду рад узнать подробности из ваших уст, — пропустил мимо ушей обидное замечание насчёт «светской болтовни» Игнатьев и слегка склонил голову, давая понять англичанину, что готов выслушать всё, что он скажет.
— О! — воскликнул Фредерик Брюс, не ожидавший такой кротости от русского посланника, и закатил глаза под лоб. — Охваченный паникой Шанхай спешно вооружался, но прежде запасался провизией.
Цены на рис и крупу росли столь стремительно, что в принципе, уже никто не торговался. Чиновники, имевшие возможность, выехать из города, торговцы, давно распродавшие товары, их жёны, наложницы, слуги — все устремились в порт, на корабли: торопились вывезти сокровища и деньги, спасти свою жизнь. За ними толпами бежали проститутки: страшились повстанцев, отъявленных головорезов, убивавших любого на месте. Кокотки всех мастей молили в один голос: «Возьмите нас с собой! Мы честно отработаем билет, любую стоимость проезда»! Матросы прятали их в трюмах, в угольных складах, потом носили им туда еду и воду — полными тазами. Златотелые бонзы в кумирнях замазывались глиной, дёгтем и смолой. Драгоценности монастырей маскировали, замуровывали в ниши, растаскивали по домам.
— И как же вы отбились? — с самым живым участием поинтересовался Николай, всем своим видом показывая, что вполне понимает тот ужас, который пришлось пережить иностранным дипломатам, до последнего не покидавших город.
— Создали отряды самообороны, перегородили улицы, забаррикадировали посольства, а главное, — воодушевился Фредерик Брюс, — американцы и французы быстро организовали сотни наёмных солдат, вооружили их и двинули навстречу тайпинам.
Китайский болванчик, стоявший на столе, бессмысленно взирал на Игнатьева и кивал головой, как только англичанин затрагивал его. Трудно было представить, что здесь, в Шанхае, среди зелени и света, среди благоухающих цветов, под мерный, ровный плеск накатных волн, женщины панически заламывали руки и молили небо о спасении. Плакали дети и тряслись от страха старики. Вспомнились слова командира эскадры Лихачёва: «Важно сохранить остойчивость судна при любой погоде». Судя по рассказу Брюса, союзникам это удалось: они отстояли Шанхай для себя. Сохранили «остойчивость судна».
— Вы совершили подвиг, — с восторгом одобрения заметил Николай.
— К сожалению, — ответил англичанин и страдальчески поморщился, — мы потеряли много средств и времени: хуже всего — нехватка людей. Дела требуют постоянного моего присутствия. Я уже забыл, когда тщательно взвешивал все "за" и "против", мы давно перешли с китайцами на язык ультиматумов, и я не имею ни малейшей возможности отвлечься хотя бы на день или два, избавиться от всех этих убийственных забот, и отдохнуть. В этом смысле, я чистосердечно завидую вам: Россия не воюет с Китаем…
— У нас нет серьёзных разногласий, — ответил Николай, и выразил надежду, что с прибытием в Шанхай лорда Эльджина, у его предшественника появится время для отдыха и «светской болтовни». Так и сказал: «для светской болтовни». А что? Пусть в следующий раз не забывается и знает: память у русского посланника отличная.
Фредерик Брюс насупился. Его враждебность не была наигранной, и он теперь не знал: скрывать её или прикинуться обиженным?
— Я думаю, — помедлив, сказал он, — лорд Эльджин объяснит вам вашу роль.
Расстались они более чем сухо.
Господин Бурбулон, посол Франции в Китае, ведший вместе с Фредериком Брюсом переговоры по утверждению Тяньцзиньских договоров с китайскими уполномоченными, принял Игнатьева намного любезнее, нежели англичанин, но показался самым заурядным чиновником, не столько думающем о деле, сколько довольствующимся своим должностным местом и королевским жалованьем. У него были приятные манеры, но говорил он медленно и как бы неохотно, с простудной, гнусавой растяжкой.
— Маньчжуры прислали в Шанхай своего уполномоченного Си Ваня.
Он явно намерен добиться отмены многих статей договора. Во-первых, — возмущённо сказал Бурбулон, — он склонен к тому, чтобы лишить нас права появляться в Пекине, а во-вторых, объявил о запрещении консулам и торговцам углубляться внутрь страны.
— Это ультиматум.
— Ультиматум, — согласился Бурбулон. — В случае нашего отказа принять его условия, Си Вань заявил о своём праве отказаться от Тяньцзиньских договоров.