Скоро присмотрелись. Чем дальше заходили, тем отчетливей проявлялись камни под ногами. Но в этом диковинном месте их окружала странная глухая тишина. Казалось, туман гасит любой шорох. Будто вата.
Шли недолго. Любомысл резко остановился.
— Мд-а-а… — протянул старик. — Смотри…
Голос его звучал странно. Глухо, будто из-под воды.
Борко выпучил глаза. Перед ним — обрываясь прямо в воздухе, будто ровнехонько обрезанные — висели два конца веревки.
— Это как, Любомысл? Кто ее перерезал? На чем висит?
— Не больше твоего знаю. Дальше идем. Только вот что. Я наш конец чем-нибудь обозначу.
Недолго думая, старый мореход отстегнул от пояса тощий кошель и прицепил его на веревку. Потерять его и обеднеть он не боялся. Все серебро он уже давно по укромным местам распихал. Не к чему все держать в одном месте, раз оно таким замечательным оружием против нежити оказалось. Пусть под рукой будет: в поясных кармашках, в складках одежды, за широкими кожаными наручьями.
Кошель сиротливо повис на веревке. Любомысл перевел дух. Страшновато шагнуть дальше. Вдруг и его разрежет пополам. Хотя, Прозор же целым вернулся. Старик опасливо сунул вперед руку. Медленно коснулся невидимой преграды пальцем. Ничего страшного не произошло. За исключением того, что палец вошел и наполовину исчез.
Любомысл пошевелил им. Вроде шевелится. Вслед за пальцем медленно сунул руку. Ничего неприятного не ощутил. Просто непривычно видеть, что рука по ушла незнамо куда, чувствовать ее и сжимать пальцы. Он обернулся к Борко, который раскрыв рот глядел на эдакие чудеса, и твердо сказал: — Стой тут. Держи руку около кошеля. Дальше один пойду.
Старик сделал глубокий вдох и решительно шагнул вперед. Шагнуть-то он шагнул, и руку от веревки не оторвал — пропускал жесткую щетину меж пальцев, — да вот вдруг обнаружил, что Борко стоит рядом, но уже с другой стороны, зверовато смотрит на него и теребит рукой кошель.
— Ну что? Понял?
— Не-а… Ты вошел туда будто в воду. Ну-у-у… — парень замялся, не зная как лучше объяснить, — исчез не сразу. А как скрылся, то сразу же вышел.
— Ясно. Коль хошь, то можешь глянуть, что там.
Любомысл отодвинулся подальше. С любопытством посмотрев, как исчез и появился Борко, выругался. Про себя дурные слова говорил — чтобы большей беды не накликать Помянул владыку пекла — Чернобога. Не обошел и его темных слуг.
Борко пожимал плечами. Над округлившимися изумленными глазами торчали круглые брови. Трудно все это осознать молодому дружиннику. Чудес в своей жизни он видел не так уж и много. Любомысл отцепил кошель.
— Пошли.
— Куда?
— Куда-куда! Обратно, к нашим. Сейчас опять на то же место вернемся. Этот туман словно зеркало. Только мягкое. Внутри себя все отражает. А как — непонятно. Интересно, то, что мы тут говорим снаружи слышно? Надо спросить.
Борко и Любомысл вышли из тумана. Старый мореход выглядел мрачно. Этот пусть Борко пока глазами хлопает и другу Миловану расписывает, что там внутри. Скоро поймет, что случилось. А случилось вот что — они оказались в ловушке. В свой мир, в родной лес, путь им пока закрыт. А надолго ли — то неведомо.
— Все, Прозор, — подытожил Любомысл. Нам отсюда не выбраться. Внутри себя Радужный Путь отражает все, что в него попадет. Хорошо, хоть не выкидывает, как твои булыжники.
Венды сделали еще несколько попыток преодолеть диковинную преграду. Все тщетно. Милован, он даже бегом припустил в туман, и так же бегом выбежал обратно. Единственное, так это заметили, что Радужный Путь глушил все звуки. И шаги, и голоса, и даже разбойничий посвист Прозора. Дорога домой оказалась заколдована.
Борко вытащил меч.
— Может его порубить?
Любомысл хмыкнул, переглянулся с Прозором, но ничего не сказал. Пусть пробует, коли не лень. Учить не будут, увальни не малые дети, пусть сами мир познают. Скорей всего, молодой дружинник не первый, кто силой пытался сквозь Радужный Путь пробиться. Если б это помогало, то уже давно по всем портовым тавернам слух бы ходил: мол, оружия диковинный туман не любит, расступается и без помех пускает туда и обратно.
Борко несмело махнул мечом раз, другой. Сам понимал, что глупость делает. Но, а вдруг? Клубы тумана лишь переливались радугой и будто играли с парнем. То втянутся, то вновь выступят. Туманные языки, казалось, дразнили дружинника. Борко вошел в раж. Махая мечом так, будто прорывался через ряд невидимых противников, скрылся в тумане. Гул рассекаемого мечом воздуха смолк.