Но все это было верно лишь наполовину: жизнь освобожденных рабов и их потомков в Бразилии была тяжелее, чем у остального населения. Хотя никакой официальной дискриминации не было, на практике чернокожие бразильцы не имели практически никакой возможности выбиться в люди: часто доступ в школы, больницы и другие места был для них закрыт. Размышляя о нищете, в которой я вырос и которую испытали мои родители будучи детьми, я прихожу к выводу, что наша история сыграла в этом свою роль, хотя и не всегда понятно, каким образом. Разумеется, о рабстве в нашей семье никогда не судили как о чем-то далеком или абстрактном – дона Амброзина, моя бабушка, жившая с нами, сама была дочерью рабов. В нашей семье гордились прогрессом, которого мы добились, и я очень гордился – и до сих пор горжусь – тем, что я чернокожий. Но тогда, как и сейчас, всем было очевидно, что чем темнее ваша кожа, тем выше вероятность того, что вы окажетесь беднее.
В результате даже в 1950 году Бразилия все еще оставалась страной бедняков, многие из которых находились в отчаянном состоянии и зачастую жили впроголодь. Понимание этого заставляло бразильских политиков чувствовать себя немного не в своей тарелке, и это обстоятельство, вероятно, объясняет, почему вся эта рекламная шумиха перед чемпионатом мира была раскручена на полную катушку. Чиновники в Рио не просто пытались убедить весь мир в том, что Бразилия идет по пути прогресса, они отчаянно пытались убедить в этом свой собственный народ!
С годами мы ощутим всю глупость своего поведения в 1950 году. Но я уверен: когда Дондиньо воскликнул «Кубок наш!», он вторил тому, что услышал по радио, тому, во что так хотелось верить. Все это, разумеется, шло от политиков – иногда в виде прямых указаний средствам массовой информации. В результате вся Бразилия стала жертвой пропаганды, за что ей пришлось расплачиваться жесточайшим образом. Подробности того матча будут всплывать в моей памяти снова и снова, опять и опять, на протяжении всей моей жизни.
Начало конца
Пока наши друзья и члены семьи заполняли дом, я задал отцу последний остававшийся у меня вопрос:
– Пап?
– Что, Дико?
– Можно я пойду с тобой в город отмечать победу?
Боковым зрением я видел, как мама яростно качает головой, настаивая на отказе. Но папа сделал вид, будто не видит ее.
– Ладно, – проговорил он с улыбкой. – Но ненадолго, только туда и обратно.
Вне себя от счастья, я проследовал к приемнику и сел поближе, чтобы не пропустить ничего из происходящего на стадионе. Огромная толпа на «Маракане» ревела от возбуждения. Радиокомментаторы знакомили слушателей с игроками бразильской команды, называя одно имя за другим. Это была грозная сила, сборная высококлассных игроков и ярких личностей. Среди них был Зизиньо, любимый мой игрок бразильской национальной команды, человек, которого многие сравнивали с Леонардо да Винчи за его виртуозное мастерство на поле. Барбоза, вратарь – ас, пропустил всего четыре мяча в шести матчах нашей сборной. Адемир – Челюсть. Бигоде, левый защитник, игравший тогда за «Фламенго», один из крупнейших клубов Рио, появился на поле под дружные приветствия болельщиков.
И наконец, диктор назвал имя капитана сборной 1950 года. Это был защитник, внушавший страх чужим, и вожак, вдохновлявший своих, игрок, казалось, обладавший иммунитетом к психологическому давлению во время важных матчей. Возможно, это было следствием его прошлого – прежде чем начать карьеру футболиста, он был агентом бразильской федеральной полиции. Бомбардиром его назвать было нельзя, даже по меркам защитников: в двухстах девяноста семи играх, выступая за бразильскую клубную команду «Васко да Гама», он забил ровно ноль голов. Но он был человеком-скалой в обороне, и его присутствие на поле имело успокаивающее воздействие на игроков, что идеально подходило для такого матча.
Капитана звали Аугусто. Это был тот самый Аугусто, который за восемь лет до матча столкнулся с папой на поле во время игры в штате Минас-Жерайс. Вот что такое удача – один выздоравливает и становится капитаном сборной Бразилии, в то время как другой возвращается в Бауру с раздробленным коленом и слушает репортаж о матче по радио. Однако, если папа и испытывал зависть в тот день, он ни разу об этом не обмолвился. Думаю, что он просто желал Бразилии победы.