ГЛАВА IX
Мы снарядим во Францию поход.
Генрих IV[137]
Я был очень рад, что вернулся в Лондон. Первым делом я отправился в отчий дом на Гровнор-сквер. Все наше семейство — иначе говоря, мой отец и моя мать — находилось в Г., и malgré[138] мое отвращение к сельской жизни, я решил отважиться погостить несколько дней у леди С. Итак, я поехал в Г. Вот уж подлинно аристократический дом — какой вестибюль, какая картинная галерея! Я нашел свою мать в большой гостиной: опираясь на руку стройного белокурого юноши, она любовалась портретом покойного короля.
— Генри, — сказала она, знакомя меня с юношей, — ты помнишь своего товарища по Итону, лорда Клинтона?
— Разумеется, — ответил я (хотя совершенно его не помнил), и мы обменялись самым дружеским рукопожатием, какое только можно вообразить. Замечу вскользь: самое
несносное на свете — это делать вид, будто вы помните людей, с которыми учились в школе лет десять назад. Прежде всего, если они не входили в ваш тесный кружок, вы вряд ли даже когда-либо разговаривали с ними; а если они и принадлежали к нему, то с уверенностью можно сказать, что они с того времени стали совершенно иными, чем вы сами; действительно, я почти не знаю случая, когда, возмужав, мы находили бы удовольствие в обществе товарищей наших детских игр — неопровержимое доказательство глупости нетитулованных людей, которые посылают своих сыновей в Итон и Харроу[139] в надежде, что там они приобретут связи.
Клинтон задумал в ближайшее время отправиться путешествовать. Намереваясь прожить год в Париже, он был полон блаженных надежд, связанных с представлением об этом городе. Весь этот вечер мы провели вместе и необычайно пришлись по душе друг другу. Задолго до того как я, наконец, пошел спать, мне передался тот пыл, с которым он несся навстречу похождениям на континенте, и я почти что дал слово сопровождать его. Когда я сообщил матушке о своем намерении путешествовать, она сначала пришла в отчаяние, но затем мало-помалу примирилась с этой мыслью.
— Более чистый воздух укрепит твое здоровье, — сказала она, — да и твое французское произношение еще отнюдь не безупречно; итак, дорогой сын, береги свое здоровье и прошу тебя — не теряя времени, позаботься, чтобы твоим maitre de danse[140] был Кулон.[141]
Отец дал мне свое благословение и чек на своего банкира. В последующие три дня я обо всем условился с Клинтоном, а на четвертый — вместе с ним вернулся в Лондон. Оттуда мы поехали в Дувр, там сели на корабль, впервые в жизни пообедали во Франции, подивились тому, что обе страны так мало разнятся между собой, а более всего тому, что даже малые дети, и те так хорошо говорят по-французски,[142] и продолжали путь до Аббвиля; там бедняга Клинтон заболел, и мы на несколько дней задержались в этом мерзком городишке, после чего Клинтон, по совету врачей, отправился назад, в Англию. Я проводил его в Дувр, а затем, досадуя, что потерял столько времени, уже ни днем, ни ночью не давал себе покоя, покуда не очутился в Париже.
Молодой, знатный, не лишенный привлекательности, никогда не знавший безденежья, никогда не отказывавший себе ни в одном из тех удовольствий, какие можно получить за деньги, я вступил в Париж, полный сил и решимости как можно лучше воспользоваться теми beaux jours,[143] которые так быстро ускользают от нас.
ГЛАВА X
Взгляни, как весел юный господин!
Сатиры епископа Холла
Qui vit sans folie n'est pas si sage qu'il croit.
He теряя времени попусту, я представил свои рекомендательные письма, и столь же быстро приглашения на балы и званые обеды показали мне, что они признаны действительными. В Париже в ту пору было несметное множество англичан, притом более высокого круга, нежели те, что обычно переполняют это вместилище людей со всего света. Первое из полученных мною приглашений было на званый обед к лорду и леди Беннингтон; они принадлежали к числу весьма немногих англичан, запросто принятых в самых знатных домах Франции.
Прибыв в Париж, я тотчас решил избрать определенное «амплуа» и строго держаться его, ибо меня всегда снедало честолюбие и я стремился во всем отличаться от людского стада. Поразмыслив как следует над тем, какая роль мне лучше всего подходит, я понял, что выделиться среди мужчин, а следовательно, очаровывать женщин я легче всего сумею, если буду изображать отчаянного фата. Поэтому я сделал себе прическу с локонами в виде штопоров, оделся нарочито просто, без вычур (к слову сказать — человек несветский поступил бы как раз наоборот) и, приняв чрезвычайно томный вид, впервые явился к лорду Беннингтону. Общество, довольно малочисленное, состояло наполовину из французов, наполовину из англичан; французы все побывали в эмиграции, и разговор, главным образом, велся по-английски.
За обедом меня посадили рядом с мисс Поулдинг, перезрелой девицей, пользующейся в Париже некоторой известностью, очень образованной, очень говорливой и очень самовлюбленной. По ее левую руку сидел молодой человек с бледным злым лицом; то был мистер Абертон, атташе нашего посольства.
— Бог мой! — воскликнула мисс Поулдинг. — Какая у вас прелестная цепочка, мистер Абертон!
— Да, — ответил атташе, — не удивительно, что она хороша: я купил ее у Бреге,[146] вместе с часами. (Заметьте —, люди, не принадлежащие к избранному обществу, покупая \ вещи, всегда заодно покупают и суждения о них, руководствуясь исключительно ценой этих вещей или их соответствием моде.)
Затем мисс Поулдинг обратилась ко мне:
— Скажите, мистер Пелэм, а вы уже купили часы у Бреге?
— Часы? — переспросил я. — Неужели вы полагаете, что я стал бы носить часы? У меня нет таких плебейских привычек. К чему, скажите на милость, человеку точно знать время, если он не делец, девять часов в сутки проводящий за своей конторкой и лишь один час — за обедом? Чтобы вовремя прийти туда, куда он приглашен? — скажете вы; согласен, но, — прибавил я, небрежно играя самым прелестным из мбих завитков, — если человек достоин того, чтобы его пригласить, он, разумеется, достоин и того, чтобы его подождать.
Мисс Поулдинг широко раскрыла глаза, а мистер Абертон— рот. Миловидная, веселая француженка, сидевшая напротив нас (мадам д'Анвиль), рассмеялась и затем приняла участие в нашем разговоре, который я, со своей стороны, до самого окончания обеда продолжал все в том же Духе.
— Как вам нравятся наши улицы? — спросила престарелая, но сохранившая необычайную живость мадам де Г. —
Боюсь, вы найдете, что для прогулок они не столь приятны, как лондонские тротуары.
— По правде сказать, — ответил я, — со времени моего приезда в Париж я всего один раз прогулялся a pied[147] по вашим улицам — и чуть не погиб, так как никто не оказал мне помощи.
— Что вы хотите сказать? — спросила мадам д'Анвиль.
— Только то, что я свалился в пенистый поток, который вы именуете сточной канавой, а я — бурной речкой. Как вы думаете, мистер Абертон, что я предпринял в этом затруднительном и крайне опасном положении?
— Ну что ж, наверно постарались как можно скорее выкарабкаться, — сказал достойный своего звания атташе.
— Вовсе нет: я был слишком испуган. Я стоял в воде, не двигаясь, и вопил о помощи.
Мадам д'Анвиль была в восторге, мисс Поулдинг — в недоумении. Мистер Абертон шепнул жирному, глупому лорду Лескомбу:
— Что за несносный щенок! — И все, даже старуха де Г., стали присматриваться ко мне гораздо внимательнее, чем раньше.
Что до меня, я был вполне удовлетворен произведенным мною впечатлением и ушел раньше всех, чтобы дать мужчинам возможность поносить меня, ибо когда мужчины хулят человека, женщины, отчасти из кокетства, отчасти, чтобы поддержать разговор, неизменно берут его под свою защиту.
137
Мы снарядим во Францию поход — цитата из Шекспира («Король Генрих IV», ч. II, д. V, явл. 5).
141
Кулон (род. в 1796, дебютировал в 1816 г.; год смерти неизвестен) — французский танцор, из даровитого семейства Кулонов, танцевавших во французском балете в начале XIX века.
142
Эта мысль взята из «Путешествий» Аддисона. (Прим. автора.). Аддисон, Джозеф (1672–1719) — английский писатель, издававший совместно с Ричардом Стилем (1672–1729) известный сатирико-нравоучительный журнал «Зритель» (1711–1712 и 1714) и другие журналы, подготовившие почву для развития реалистического романа. Ссылка от автора имеет в виду раннюю книгу очерков Аддисона «Замечания о различных частях Италии» (1705), написанную после его путешествия по Европе в 1699–1703 годах.
145
Ларошфуко, Франсуа де (1613–1680) — французский писатель, прославившийся своими «Мемуарами» (1662) и в особенности «Максимами» («Размышления, или Моральные изречения и максимы», 1665) — ярким образцом классицистической прозы.
146
Бреге, Луи Авраам (1747–1823) — знаменитый механик и часовщик, автор ряда усовершенствований в часовом деле и многих открытий в области механики и физики.