— Это будет слишком… Это будет слишком… Вы слышите, уроды, это будет…
Девушки ни о чём не спрашивали.
Широким размашистым шагом Максим шёл к своей машине, позади по асфальту топали спутницы. Как звонки оказывается шаги, как они громки, когда вокруг царит подобная тишина. Слева, наперерез им, побежало нечто небольшое, плоское, чёрное. Сердце бухнуло, шаг сбился, и напрягшийся Максим не сразу понял, что это всего лишь пакет, гонимый слабым ветерком, скользит над тротуаром.
— Господи спаси… — послышался сзади напряжённый голос Любы. — Я чуть со страху не померла.
Достигли машины, которая так и простояла с отключенной сигнализацией всю ночь. Никому теперь не нужная. Лишь сев в кабину, почувствовали себя спокойнее. Привычный запах салона, привычное ощущение руля в руках — Максим словно ненадолго вернулся во вчерашнее утро, такое мирное и даже в чём-то предсказуемое. Рядом щёлкнул ремень безопасности. Покосившись на Катю, он покачал головой.
— Зачем?
— Привычка… — девушка погладила чёрную полосу, прижавшую её к сидению. — Так спокойнее.
Последовав её примеру, Максим и в самом деле почувствовал себя почти в безопасности. Заведя двигатель, они тронулись. Обогнули серую машину с мёртвым водителем, проехали парковку. Уже выезжая на дорогу, объехали нечто чёрное, бесформенное, лежащее на обочине. Мелькнуло белое лицо, раскрытый словно в беззвучном крике рот.
— Господи спаси… — зашептала вновь Люба с заднего сидения.
Катя отвернулась, губы её дрожали, а Максим крепче сжал руль в руках.
— Оленька, — беззвучно произнёс он. — Мы идём.
Глава 12. Воскресенье. Утро
Паша Зарубный стоял на балконе четвёртого этажа. У ног дышал и колыхался бесконечный серый океан, разлившийся по всей улице, взявший в свои оковы дома, накрывший фонарные столбы и машины, невысокие декоративные кустарники и нижнюю часть деревьев. Приложив немного воображения, можно было представить, что он стоит на палубе корабля, бесстрашно идущего навстречу близящемуся шторму. Не было раскатов грома, не было ветра, рвущего паруса, но Паша всей своей пропитанной алкоголем душонкой, ощущал этот шторм, ощущал, что их корабль уже ступил в него, и с каждым часом отдалялся всё дальше от безопасных, спокойных вод. Что ж, он, Паша Зарубный по кличке Корсар, готов, он примет этот бой и выйдет из него победителем.
Кличка Корсар, если честно, не прилипала. Раньше. До сегодняшнего дня. Потому что именно сегодня Паша нашёл старинную капитанскую треуголку, и водрузив её на свою коротко стриженную дурную голову, почувствовал нечто особенное, бесшабашный задор безнаказанности. А ещё, потому что сегодня он впервые «взял на абордаж» квартиру и впервые убил человека. Вспомнив об этом, он передёрнулся, но тут же оскалил лицо в как ему казалось, кровожадном выражении. И пусть это была всего лишь бабка-самогонщица, для него это был поступок. Или даже ПОСТУПОК, который окончательно сломал нечто в его душе, и так уже надломленной проведённой на улице ночью.
Возглавляемая Пашей банда сидела в подвале не долго. Откричали десяток песен, и едва не подрались, сами не понимая за что или из-за чего. Так бывало часто. Компания бухала, собравшись почти в полном составе — всемером, не считая женщин, — бессменных Маринки и Светки, но их они никогда не считали. Как шутили сами: курица — не птица, баба — не мужик. Говорили так в присутствии этих самых баб, и они натужено смеялись, признавая это за шутку и признавая право так шутить. Курили здесь же, в безопасности и тепле, в туалет поднимались на второй этаж, к Семёну, и зачем вообще выходить на улицу?
Увы, но алкоголь закончился так же стремительно, как и появился. Так было всегда, в их компании единогласно считалось, это самым паршивым законом природы из всех имеющихся. Пришлось вновь идти к бабке-самогонщице, и на этот раз, пошли всей толпой. Маринка, попытавшаяся было воспротивиться этому, получила очередную затрещину. Вот там то Паша и нашёл треуголку, что сейчас красовалась на его голове. Впрочем, это случилось не сразу, сначала они долго стояли, глядя на мёртвую бабку, лежащую в зале.
Шокировано молчали, не решаясь нарушить молчание и не зная, что вообще надо говорить в таких случаях. Всеобщий паралич нарушил Паша. Покопавшись в кармане, он извлёк из него оторванное ухо, бросил на тело.