Дом снаружи ничем не примечателен – типичный глухой центр Москвы. Но внутри накал интеллектуального общения соперничал по градусу со спиртным. «Они там бухали все по-черному. Так, как сейчас никто уже не может», – вспоминает Гермес Зайгот.
Круг общения ширился и за пределы столицы. По словам Альберта Егазарова, Пелевин рассказывал ему, как после одной из поездок в Питер познакомился с переводчиком Кастанеды, йогом и дзен-буддистом Василием Максимовым. «Говорил, что в эту поездку его поставили на “путь воина”, как завещали доны Хуан и Хенаро, – вспоминает Егазаров. – Помню, Виктор был твердо уверен, что отмеченным путем выйдет на большую, можно сказать, столбовую дорогу».
Про выборгского лесника, эзотерика, прототипа мудрого Чапаева, дзен-учителя жизни Василия Максимова рассказывают разные анекдоты. Один из них о том, как на буддистском сборе он вместо статуэтки Будды медитировал на собственные грязные ботинки, чем снискал особое расположение верховного учителя и получил приглашение в Корею.
Можно было бы сказать, что это до смешного напоминает вудиалленовские пародии на дзен-буддистские коаны, если бы эти коаны сами не были на них мучительно похожи.
Василий Максимов еще сыграет свою роль в корпусе текстов Пелевина (см. «Из жизни российских мистиков»). Сейчас для нас важны прежде всего игровые стратегии, определявшие существование кружков и сообществ, в которых появлялся Пелевин.
Здесь встречались писатели, без пяти минут политиканы, создатели новых эзотерических культов, провокаторы, лоботрясы и мистики – все те, кого впоследствии стали называть современными художниками. Для будущего автора бестселлеров – чрезвычайно питательная среда.
Когда пытаются понять, откуда есть пошел Пелевин, иногда поминают Гоголя. Хотя гораздо больше у героя настоящей книги булгаковщины – дьяволиады чудесных метаморфоз под аккомпанемент разнообразных консультантов с копытами. Но, кажется, точнее всех на тему пелевинского литературного происхождения высказался рок-музыкант Сергей Шнуров: «Он создал язык из песен Гребенщикова и всей той ахинеи, что творилась в головах у перестроечных детей, всех этих залпом прочитанных “Роз мира”».
Было, конечно, что-то нелепое в эзотерической презентации, подготовленной в программе Power Point. Но с другой стороны, вся человеческая эзотерика была такой профанацией, что ее не мог уронить никакой «Майкрософт».
«Когда у нас возникал серьезный политический вопрос, классические диссиденты обсуждали это с надрывом, а мы пытались увидеть этнографические вещи, – вспоминает Москалев. – Идем где-нибудь возле Кремля, видим Вечный огонь и начинаем говорить о традиции огнепоклонников в Северном Иране, и возникают параллели: Ахурамазда, Заратустра, Ницше. Или заходим на детскую площадку и видим весь языческий пантеон: Баба-яга, леший, домовой, Перун – древнее капище… Витя всегда в обыденном видел интересные вещи, механизмы».
Главный итог хождений по гостям в восьмидесятые заключается в том, что Пелевин перенял и довел до совершенства характерный взгляд на вещи, без которого его сегодня невозможно представить как писателя.
Это прежде всего способность видеть во всем игровую компоненту и мифологические структуры. Докручивать любую ситуацию до пьянящего абсурда. Прочитывать египетскую «Книгу мертвых» в бубнежке радиоточки. Видеть в телерекламе воплощения вавилонской богини Иштар, в экономическом устройстве мира – многовековой заговор вампиров, а в подмосковном дорожном приключении – мистическое путешествие в Икстлан ацтеков, подобное тому, которое совершил герой третьей книги Карлоса Кастанеды.
Путешествие в Икстлан
ОТ: Альберт Егазаров
КОМУ: Роман Козак, Сергей Полотовский
ТЕМА: КамАЗ
«Это произошло летом – то ли в 90-м, то ли в 91-м году. В те времена вечерами Москва гудела как улей (каждому свой: кому жалящий осиный, кому медоносный пчелиный), змеилась, шипела, кусалась, ласкалась – все сразу. По улицам бродили полуголые девчонки-подростки, картинно, если не карикатурно вихлявшие бедрами и бросавшие томные взгляды на всех, кого можно было принять за иностранца или подающего надежды кооператора. Москва разлагалась, отчаянно, порой красиво, порой безобразно. Это разложение затрагивало всех: так, за каждым столиком ресторана в Доме актера, в какой вечер туда ни зайди, обсуждались многомиллионные контракты с Голливудом.