Отношения сиблингов накалялись, как песок на палящем солнце. Все могло закончиться трагично, особенно для юного Рене, но его отец и граф Эссекс предотвратили неминуемую открытую вражду и раздор в семье. Рене очаровался испанскими картами, астрономическими трактатами и трудами по навигации. Он с большим удовольствием слушал рассказы графа Эссекса о дальних странствиях, о Лондоне, величественном порядке серых камней и неколебимых истин и, конечно же, о terra incognita. Граф Деверо не успел предложить юноше уехать с ним в столицу – Рене сам пламенно и живо взмолился перед отцом, чтобы граф Готье дал позволение покинуть родной замок. Получив отцовское благословение, Рене пребывал в пугающем для его робкой и тихой натуры воодушевлении.
Лондон принял его без особого тепла и радушия. Хмурый и каменный город укутался снегом. Черная вода Темзы казалась вовсе бездонной. Рене смотрел по сторонам, когда они брели по улочкам, приминая сырой снег. Нежное лицо быстро налилось морозным пунцом, особенно на щеках и носу.
Скрипучие следы оставались под сапогами, пока они шли по набережной к трехэтажному особняку из белого камня с широким крыльцом. Серокожий господин молча ждал, пока мальчик тщательно отряхивал сапоги от снега, и перед юным Рене Готье отворились двери в дом первого графа Эссекса.
Прилежный ли он был ученик? Сказать сложно. Но, определенно, Рене очень преуспел в изучении английского языка. Сказалось воспитание, полученное в родном замке. Мальчик перескакивал с мысли на мысль, не успевая закончить предложения, что на письме, что в устной речи. Он мог замолкнуть на полуслове и уставиться в угол или голую стену.
Рене выражал свою волю и особенное рвение к избранным наукам. С большой любовью и воодушевлением посещались им уроки истории, литературы и поэзии на французском, английском, уэльском, испанском и латыни, астрономии, картографии, корабельной навигации. Несколько раз в год Рене приезжал в родной замок в сопровождении Уолтера либо с кем-то из его поверенных людей. Родители графа принимали с большой теплотой, сиблинги – без вражды, по крайней мере открытой.
Так шел год за годом, и вскоре Рене прослыл в английском обществе одаренным и смышленым воспитанником Уолтера Деверо.
Весной 1573 года Рене Готье исполнилось пятнадцать лет. Дверь кабинета приоткрылась, и юноша обернулся через плечо. Он стоял у окна спиной к вошедшему.
– Ваша светлость скоро будут готовы? – спросил граф Эссекс.
Песочный костюм Уильяма с пышным воротником, рукавами и буфами украшался строчкой тесьмы. Она тянулась вдоль всего корпуса, на свободных штанах, сходившихся на коленях, невыгодно подчеркивая неровность ног. Сапоги с большими бляшками были начищены до блеска еще с вечера. Граф Эссекс, опираясь на трость, прошел вглубь кабинета.
– Сколько уже времени? – растерянно оглянулся Рене.
Высокие часы из темного дерева показывали без шести четыре вечера.
– Неудивительно, – произнес Уолтер, усаживаясь в кресло рядом со столом. – В окружении стольких тайн немудрено потерять счет времени.
Взгляд графа Деверо медленно блуждал по комнате. На столе приветливо распахивали свои кремово-бежевые листы картографические атласы, на которых покоились змеиными языками бархатные закладки. Тугие переплеты скоро должны были занять свое место в большом шкафу, устроенном в нише стены.
Рене отшагнул от окна и поставил на стол еще один чудесный подарок, который именинник теперь мог рассмотреть на свету. То было настоящее сокровище тончайшей работы – золотая чернильница в виде рыбки. Существо своей мордой, или, вернее, клювом, больше напоминало птицу, нежели обитателя морских глубин. Таинственная природа этого существа пленила и очаровала Рене с первого взгляда. Когда рыбка с глухим стуком опустилась на обитую темно-синим бархатом поверхность, раскрытый клювик звонко захлопнулся.
– Чудесная вещь, – произнес Уолтер, залюбовавшись сокровищем.
Рене счастливо улыбнулся, обернувшись через плечо. Он возложил два тома английской поэзии на полку.
– О да, – согласно кивнул Готье. – И мне так жаль, что я никак не могу отблагодарить дарителя.
С этими словами юный граф коснулся кончиками пальцев изогнутого хвостика.
– Я думал, вы уже держите себя в руках и ваше стеснение не помешает сказать пару добрых слов, – пожал плечами Уолтер, сложив руки на набалдашнике трости.
– Знать бы, кому их говорить, – развел руками Рене.
Граф Эссекс повел бровью.
– Вот как… – протянул Уолтер, поглаживая бородку.