Хуанита схватила свое пальто и собрала все деньги, которые могла найти. Она не отличалась особой аккуратностью, и деньги приходилось извлекать отовсюду: из футляров от драгоценных вещей, из разных кошельков.
Марко еще продолжал разговаривать о политике со своим горцем, когда она мелькнула мимо его окна. Саррион и Эвазио Мон перешли в столовую, где к ним присоединилась Пелигрос. Она отнеслась к Эвазио Мону с величайшим почтением, зная, что он на короткой ноге с самыми влиятельными людьми.
Хуанита сообразила, что теперь самое удобное время для ухода: через полчаса она может быть уже на полдороге к Памплоне.
Окна гостиной были открыты. С минуту она посидела на подоконнике, потом бросилась в комнату и кое-как написала записку, которую адресовала на имя Марко. Положив ее на стол и перекинув плащ через плечо, она пустилась вниз к деревне, держась узкой дороги, вившейся зигзагами. Не доходя до деревни, она нагнала какой-то извозчичий экипаж, шажком спускавшийся под гору.
Экипаж был старомодный, на высоких узких колесах.
— Куда ты едешь? — спросила Хуанита извозчика, который снял свою шляпу и как будто поджидал ее.
— Я еду обратно в Памплону, сеньорита. Я возил багаж сеньора Мона. Сам он передвигается по горам пешком. Рассчитываю кого-нибудь подсадить до Памплоны. Не задаром бы возвращался.
Такая удача была довольно странна. Положим, что Хуаните всегда везло, и она была одной из тех, на долю которых всегда выпадают разные маленькие удачи. Такой же удачей сочла она и встречу с извозчиком. Она не радовалась ей и не удивлялась.
Такие мысли приходили ей в голову, когда она проезжала по маленькой горной деревушке.
— Что такое? Как будто гром или пушка? — спросил Эвазио Мон, сидевший еще в столовой за простым, но сытным завтраком.
— Клерикальные уши едва ли могут распознать пушки, — шутливо отвечал Саррион, — это не пушки, это кто-то проехал по мосту в деревне.
Мон кивнул головой и углубился в свой завтрак.
— Вид у Хуаниты счастливый и довольный, — заметил он, немного помолчав.
Саррион промолчал. Эту манеру не отвечать он заимствовал у Марко, зная, что в словесной войне она иной раз действительнее всяких слов.
— А как по-вашему?
— Конечно, вы правы, Эвазио.
Саррион все старался разгадать, зачем этот буревестник клерикальной политики пожаловал в Торре-Гарду. Его приход никогда не предвещал ничего доброго. Иезуит не любил рисковать, не любил театральных эффектов, но неутомимо и, не покладая рук, работал на пользу того дела, за которое взялся.
— Я не той стороны, которая выигрывает, но я уверен, что я на правильном пути, — заявил он однажды публично. Эта фраза обошла в свое время всю Испанию.
Покончив с завтраком, Эвазио стал говорить об отъезде и спросил, может ли он видеть Марко, чтобы поздравить его с избавлением от опасности.
— Этот случай должен послужить ему уроком не ездить по ночам. Долго ли до беды в этих горных теснинах.
— Конечно, — медленно проговорил Саррион.
— Я спрошу сиделку, можно ли войти к нему, — сказал Эвазио, вставая из-за стола.
— За ним ходит Хуанита. Я сейчас спрошу ее, — отвечал хозяин, без церемонии оглядывая все столы как бы для того, чтобы убедиться, не осталось ли где-нибудь на них письма или записки, которую Мон мог бы прочесть.
Войдя в комнату Марко, он увидал, что тот встал уже с постели и одевался с помощью слуги и горца. Быстрым жестом он указал отцу на открытое окно, через которое Эвазио Мон мог слышать каждое восклицание.
— Хуанита уехала, — сказал Марко отцу по-французски, — прочти эту записку. Это, конечно, его дело.
«Я знаю теперь, — писала Хуанита, — почему ты боишься, чтобы я не выросла. Но я уже выросла и поняла, зачем ты женился на мне».
— Я знал, что это произойдет рано или поздно, — продолжал Марко, осторожно продевая в рукав сломанную руку. Он был спокоен и сосредоточен, подобно человеку, над которым давно висела страшная опасность. Наконец эта опасность разразилась и невольно принесла с собой чувство облегчения.
Саррион молчал. Быть может, и он предвидел этот момент. Девушка — это закрытая книга. Никто не знал, что было написано внутри ее, в самом сердце Хуаниты.