— Я простила его не тогда, когда он был убит.
— А когда же?
Хуанита улыбнулась и покачала головой.
— Этого я тебе не скажу, — отвечала она, — это тайна, оставшаяся между Эвазио Моном и мною. Когда я положу цветы на его гроб, он поймет, в чем дело, насколько мужчины вообще способны понимать.
Она не стала распространяться дальше на эту тему и сидела молча, задумчиво поглядывая на долину. Саррион сидел несколько поодаль, окруженный целым облаком табачного дыма.
— Обед будет сегодня в семь часов, если вам все равно, — отрывисто сказал он, вставая.
— А в чем дело?
— Я уезжаю в Сарагосу.
— Сегодня вечером? — быстро спросила Хуанита и смолкла.
Марко сидел не шевелясь. Саррион закурил другую сигару и как будто забыл ответить на вопрос Хуаниты. Та вспыхнула и закусила губы. Повернув голову, она смерила его с ног до головы, стараясь прочесть что-нибудь на этом гладко выбритом лице, которое считалось одним из красивейших во всей Испании. Ей предстояло решение ее судьбы — теперь или никогда. И она решилась.
— В семь часов, — сказала она, — хорошо, я пойду и распоряжусь.
До обеда она успела побывать у смертного одра и помолиться в соседней маленькой церкви об упокоении его души. На террасу она потом не выходила, и Саррионы до самого вечера не видали ее.
За обедом старик Саррион был необыкновенно весел, и Хуанита быстро вошла в его настроение. Он говорил о Сарагосе, как будто она была через дорогу, и мечтал, как он будет ходить по городским улицам, пока не наступит жара, от которой равнина Арагонии делается совершенно необитаемой.
— А вот Марко — другое дело, — говорил он, — Марко должен оберегать долину и не может уехать отсюда даже на несколько дней.
Когда настало время отъезда, Хуанита собственноручно закутала старика в меховой воротник и застегнула пуговицы его пальто. Несмотря на свои шестьдесят лет, граф никогда не ездил в закрытом экипаже.
Стояла темная, безлунная ночь.
— Тем лучше, — заметил Марко, — если лошади не будут ничего видеть, они не будут и бояться.
Сидя на передней скамейке открытого экипажа, Марко проводил своего отца вниз до того места, где когда-то был подъемный мост.
Хуанита осталась в дверях, резко выделяясь на фоне освещенной комнаты. Она долго махала отъезжающему рукой.
У подъемного моста Марко простился с отцом. На этом месте они расставались, по крайней мере, сотню раз. Из Памплоны до Сарагосы был только один поезд, и оба они не раз ездили с ним. Но на этот раз прощание носило какой-то особый характер, и они даже не сказали друг другу тех обычных при прощании слов, которые от долгого употребления потеряли свой первоначальный смысл.
Саррион взял вожжи, выглянул из мехового воротника, в который закутала его Хуанита, и, кивнув сыну головой, исчез в ночной темноте.
Марко медленно пошел назад. Когда он вернулся домой, все огни были потушены. Слуги ушли спать. Был уже одиннадцатый час. Только в его кабинете, окно которого так и осталось незакрытым, горела лампа. Он погасил ее и, взяв свечу, пошел наверх в свою комнату. Но он не остался в ней, а вышел на террасу, которая шла вокруг всего дома.
Через несколько минут экипаж его отца должен был въехать на мост с тем глухим грохотом, который показался Эвазио Мону пушечными выстрелами.
Поднялся ветерок, и свеча, которую Марко поставил на столик возле окна, стала оплывать. Он задул ее и снова вышел на темную террасу. Он знал, что кресло стояло около самого окна, сел в него и стал прислушиваться в ночной тиши, дожидаясь, пока загремит на мосту экипаж.
Вдруг послышался стук раскрываемого окна, и Перро, лежавший у его ног, поднял вдруг морду и стал нюхать воздух.
В противоположной стороне дома по террасе пробежала широкая полоса света. Это вышла Хуанита, которой тоже захотелось послушать, как застучат по мосту колеса экипажа.
Марко наклонился и стал ласкать Перро, который догадался, что нужно лежать смирно. Хуанита подошла к решетке и, постояв немного, вернулась к окну, закрыв собою полосу света.
Несколько секунд оба ждали в полном безмолвии.
Внизу тихо рычала река, и вдруг сквозь ее шум донесся гулкий грохот моста. Саррион был уже на той стороне.
Хуанита вошла в комнату и погасила свою лампу. Ночь была теплая, и от сосен шел сильный хвойный запах, какой у них бывает только весной. Сильно пахли и кусты терновника. Временами доносился откуда-то запах фиалок.