Это было ошибкой. Успокоительное меня усыпило, но не помешало видеть сны. Я не очень многое помню из приснившегося, но кое-то все-таки сохранилось.
Меня тянуло куда-то, меня не удовлетворяло пребывание в Вануке, заставляло что-то сделать, но что, я не мог вспомнить. Какая-то хрустальная стена, металлические стержни и рычаги – очень похоже на щит управления электростанцией. Руки, белые, стройные и определенно женские передвигали эти рычаги, но движения этих рук казались неуверенными.
Вспоминая впоследствии эти руки, я понял, что то, что я принимал за естественное, как бывает во сне, на самом деле было очень неестественным. Между пальцами у этих рук были прозрачные мембраны, расширяющиеся и сокращающиеся, как на лапках лягушек.
Я помнил еще кое-что из этих снов. Лицо, превращавшее сон в кошмар.
Оно было несколько размытое, словно я смотрел на него через окно со слегка запачканным стеклом. У меня было впечатление, что стекло – больший барьер для его зрения, чем для моего, так что оно не могло разглядеть меня, и гнев в его глазах был вызван этим.
Лицо узкое, с острыми чертами, как у ястреба, и такое же безжалостно жестокое. Яростные черные глаза, прищуренные, под веками без ресниц. Рот – разрез в смуглой жесткой коже, но что-то в форме этих губ заставило меня предположить, что за ними не зубы, а клыки. Как уже сказал, в этом лице был гнев, но была и невыразимая угроза. Глядя на это лицо, я понимал, что такое ужас, а ведь я без хвастовства могу сказать, что никогда ничего не боялся.
От этого сна я проснулся в холодном поту. Я смотрел в темноту, пока она с приходом рассвета не посерела, и, когда пришла Эдит, чтобы поверить, как я себя чувствую, я потребовал свою одежду и сказал, что я устал от обращения с собой как с избалованным больным. Должно быть, я говорил очень резко, потому что она бросила мне одежду и вышла без единого слова возражения.
Я сразу пожалел о своем поведении. Я был сердит на себя и сорвал свое недовольство на первом же подвернувшемся человеке. Конечно, таким человеком оказался я сам.
Я догнал ее по пути на завтрак, извинился и почувствовал себя лучше. В легкие вливался чистый острый запах сосен, усеянная сосновыми иглами земля пружинила под ногами, и прохладный утренний ветер охлаждал щеки. Вот что было мне необходимо, чтобы снова стать собой; я слишком долго был заперт в доме.
Эдит положила руку мне на рукав свитера.
– Все в порядке, Хью. Забудем об этом. Но берегите себя. Пожалуйста.
Я рассмеялся.
– Я делаю это очень давно», – сказал я, – и думаю, что могу еще немного продержаться без помощи. Перестаньте тревожиться из-за нескольких разрезов.
– Дело не в этом.
Она не смеялась со мной, как обычно.
– А в чем? Почему вы выглядите такой уставшей? Я был бы рад, если бы у вас не было темных кругов под глазами. Послушайте! – Мне пришла в голову мысль. – Надеюсь, пока я болел, у младших не было кори или коклюша? Или чего-нибудь в этом роде?
– Нет. – Она отстранилась от меня. – Вы дурачок.
И она убежала от меня по тропинке в сторону столовой.
Я мог бы пойти за ней и попытаться понять, в чем дело, но в этот момент из дома воспитателей вышел Эд Хард и в своей обычной манере стал со мной здороваться. Потом просигналили на завтрак, и я забыл об этом инциденте.
Меня взволновало то, как приветствовали меня дети, когда увидели во главе стола. Это было настоящее, без подделки, и много значило для меня. Я был строг и не раз думал, может, эти дети из богатых семей ненавидят меня за это. Их приветствия подсказали мне, что это не так.
Энн тоже это поняла. Я видел, как она посмотрела на меня глазами как звезды.
– Мальчиков не обманешь», – шепотом сказала она, когда мы сели рядом после моей короткой приветственной речи; мне пришлось проглотить комок в горле. – У меня есть брат, и я знаю.
Сразу после завтрака я впрягся в работу. Было воскресенье, и после плавания дети могли принимать родственников, которые начали прибывать после десяти, но у меня работы было много. Кроме разборки почты – у меня на столе лежала груда писем, на которые только я мог ответить, – нужно было с Эдом установить график деятельности на последние две недели, подготовиться к упаковке багажа и отправке в город, потом еще развлечения последнего воскресенья и прощальный банкет, и один бог знает, что еще.