— У него ведь жена.
— Она в Михалине, на даче. Макс, я хочу, чтобы ты пришел.
— Когда? Сегодня не смогу.
— Чем это ты так занят? Хорошо, тогда завтра. Такого несчастья я не ожидала. Даже по телефону не позвонили. Вдруг стучат, открываю — там четверо с носилками, а на них Шмиль. Раз уж я сегодня со страху не померла, значит, вечно жить буду…
Макс не прочь был бы пойти пообедать на Крохмальную. Кроме этой улочки, для него весь город чужой, но лучше там не показываться, он уже успел там дел натворить. Ославился как жулик и совратитель. Жаль, что не пригласил Терезу пообедать вместе, но уже ничего не поделаешь.
«Одиночество — это мое проклятие, — думал Макс. — Будь у меня хоть тысяча жен, как у царя Соломона, все равно будет одиноко…»
Он шел по Новому Миру, пока не увидел ресторан. Заказал капушняк — щи с капустой и шницель по-венски.
Да, не повезло Шмилю Сметане. А что, если это из-за Макса? Вдруг Бог послал Шмилю апоплексический удар, чтобы Райзл не смогла уехать? Или кто-то ему рассказал, что любовница изменяет, и это его подкосило? А Максу только и остается хлебать трефные щи (наверняка заправленные свиным салом) и размышлять о своей несчастной судьбе.
«Хоть бы паспорт вернула, да поскорей. Черт ее знает, на что она еще способна!»
Райзл нашла ему Башу, она же их и разлучила. Циреле он сам нашел и тут же потерял. Вернулся к тому, с чем сюда приехал — один в чужом городе. Правда, он и в Буэнос-Айресе был один. После смерти Артуро люди отвернулись от Макса, не явно, конечно, но потихоньку, незаметно, будто испугались, что он заразит их несчастной судьбой. Телефон молчал, а когда Макс сам кому-нибудь звонил, оказывалось, что того нет дома. Макс шел в ресторан, где всегда встречал знакомых, но теперь просиживал там часами, а никто из друзей не появлялся. Вокруг него образовалось пустота, из которой он не мог выбраться. Она следовала за ним в Лондон, Париж, Берлин, приехала вместе с ним в Варшаву. Рашков? Да, надо попробовать, может, там…
Утром он купил газету. Достал ее, развернул на столе и сразу заметил, что посетители бросают на него злобные взгляды. Услышал слово «жид». Вот так, для святого человека он гой, а для этих полячишек — еврей. При виде еврейской газеты им тошно становится. «Чтоб они лопнули от злобы, — подумал Макс. — Я не местный, я американец. Ничего они мне не сделают».
Он любил еврейские газеты. В них писали о евреях, об их положении. Корреспонденты костерили антисемитов на чем свет стоит. Подшучивали, правда, осторожно, намеками, над императором и императрицей, Распутиным и Столыпиным. Были тут новости и про колонии в Палестине. Этим летом выпало мало дождей, и колонисты страдали от засухи. Газета призывала им помочь.
«И чем я могу им помочь? Кому переслать деньги? — задумался Макс. — А что, если самому туда поехать и там поселиться? Сейчас она под турками, но все-таки это наша земля… Все там погребены: праотцы Авраам и Иаков, царь Давид… Я же еврей, в конце концов. Грешный еврей — все равно еврей».
Макс разложил газету по всему столу.
Какой сейчас месяц? Девятое ава уже было? Он вспомнил про пост Семнадцатого тамуза, три недели, девять дней[94]. Когда это все в этом году? Надо купить еврейский календарь!
Вдруг он сообразил, что в еврейской газете должна стоять еврейская дата. Заглянул на первую страницу и увидел, что Девятое ава уже прошло. Скоро элул, до Рошешоно меньше полутора месяцев.
Много лет Макс ел трефное — пойди найди в Буэнос-Айресе кошерное мясо! — но сейчас ему стало из-за этого стыдно. Даже если евреев ненавидят, имеет же он право оставаться евреем… Макс все-таки дожевал шницель и заказал десерт.
Он послонялся по улицам, купил в Гжибове еврейский календарь и вернулся в гостиницу.
До восьми еще несколько часов. Как бы их скоротать? У газетчика он видел еврейские книжки и журналы, но здесь, в чужом городе, у Макса не было охоты заниматься чтением.
Он опять развернул газету. На глаза попалось объявление: «Сдается комната со всеми удобствами. Только для молодого человека. Ул. Дзикая, д. 3, кв…» И телефон.
«Позвонить, что ли? — подумал Макс вроде как не всерьез. — Почему их только молодой человек устраивает? Наверно, дочка на выданье…»
А что, может, он там невесту найдет? Макс понимал, как это глупо, но вышел в коридор и набрал номер. «Это от одиночества», — объяснил он себе.
— Алло, — услышал он мужской голос.
94
Тамуз — десятый месяц еврейского календаря (июнь-июль), ав — одиннадцатый (июль-август). 17 тамуза — пост в память о том, как вавилоняне после длительной осады проломили стену Иерусалима, 9 ава — пост в память о разрушении Храма. Три недели между этими постами — время скорби, когда запрещены все развлечения. В последние девять дней этого периода, с 1 по 9 ава, запрет особенно строг.