Она показала Максу гостиную, столовую, спальню с двумя кроватями и кухню. На всех дверных косяках мезузы в деревянных футлярах. Обжитый, уютный еврейский дом.
Вдруг откуда-то появилась девушка: высокая грудь, черные глаза, нос с горбинкой. На ней было узкое, длинное платье с разрезом по последней моде. Мать, похоже, смутилась, что дочь так нескромно одета.
— А это Ружка, моя младшая. Недавно гимназию окончила. Древнееврейский знает.
— Мама, опять ты начинаешь?
— А что я такого сказала? Ее учеба нам целое состояние стоила, но мы считаем, образование — это необходимо. Деньги приходят и уходят, а то, что в голове, это на всю жизнь. Может, слышали про гимназию «Хавацелет»?
— Да, что-то знакомое.
— У нас еще две дочки. Одна замужем, этой зимой выдали. Свадьба тоже в копеечку влетела, но, слава богу, нашли ей приличного мужа. Бухгалтер, и Тору знает. А вторая в магазине на Медовой служит. Их мы тоже выучили, но на эту, как говорится, все силы положили. Даст Бог, и для нее хороший жених найдется, а что еще родителям надо?
— Мама, человек только в дом войти успел, а ты его уже семейными историями пичкаешь.
— И что с того, что только войти успел? Он жить здесь будет, с нами. И ничего я такого не сказала. Все родители детям счастья желают. Разве не так?
— Конечно, так, — согласился Макс. — Как же иначе?
— Как вас зовут?
— Макс Барабандер.
— А у вас есть дети, пане Барабандер?
Макс задумался.
— Была жена, был сын, но Господь их к Себе забрал.
— Боже упаси! Несчастье какое! — Госпожа Порисовер всплеснула руками.
— Никого не осталось. Поэтому сюда и приехал. Надеялся, путешествие немного поможет в себя прийти.
— Откуда вы?
— Из Буэнос-Айреса.
— Издалека! Да, что поделаешь, на все воля Божья. Но, пока жив, нельзя отчаиваться. Вы еще молодой, может, еще будут у вас и жена, и дети…
— Слабое утешение.
— В Аргентине сейчас зима, верно? — сменила тему черноглазая Ружка.
— Да. Когда здесь лето, там зима.
— Она все знает, все книжки прочитала. Когда въехать хотите?
— Я сейчас вам за месяц заплачу, а въехать смогу, наверно, только послезавтра, не раньше.
— Что ж, как угодно. Только зачем жить в гостинице, когда тут комната ждет? Накладно выйдет.
— Вот десять рублей, возьмите.
Женщина просмотрела бумажку на свет.
— Вещей много у вас?
— Два чемодана.
— Привозите и сами переселяйтесь. Мы о вас как о родном заботиться будем…
Когда без пяти восемь Макс Барабандер подошел к гостинице, там уже стояла Тереза. Он узнал ее еще издали. Высокая, худенькая, в узком платье и шляпке с вуалью, она выглядела гораздо старше, чем в квартире на Длугой. Тереза нетерпеливо озиралась по сторонам. Макс заметил, что у нее очень длинная шея. Девушка напоминала экзотическую птицу из зоологического сада. Увидев Макса, Тереза вздрогнула.
Макс подошел и поцеловал ей руку в перчатке до локтя, слегка приподняв шляпу-панаму.
— Куда мы пойдем? — спросила девушка.
— Тут неподалеку есть кафе. Там и поужинаем.
— Я не голодна, но чашку кофе выпить можно. Понимаю, было бестактно с моей стороны вам звонить, но я оказалась в очень тяжелом положении. Как говорила моя мама, утопающий хватается за соломинку.
— Что случилось?
— Давайте в кафе поговорим. Может, удастся сесть за столик, чтобы нас больше никто не слышал. Меня вся Варшава знает, из-за сеансов, разумеется, и мою фотографию в газетах печатали. Но вообще-то не думаю, что меня кто-нибудь узнает. Как видите, у меня короткие волосы, и я надела шляпку с вуалью…
— Да, вы выглядите не так, как на сеансе. Старше. А вы хорошо говорите по-еврейски. Я думал, вы только польский знаете.
— Мой отец был хасид. Мы объявления даем в еврейские газеты, я каждый день «Гайнт» и «Момент» читаю. Но польские газеты, разумеется, тоже.
— Как же вы стали — как это называется? — медиумом?
— Я все вам расскажу. Только скажу сразу, что Бернард Школьников мне не брат.
— Это я и сам понял.
— Как?!
— Вы высокая, а он маленького роста и выглядит лет на тридцать старше вас. Он ваш любовник.
— Пойдемте. Говорите потише, нас услышат. Где это кафе?
— Вон оно, напротив.
— Ага, хорошо.
Они вошли. Во втором зале нашелся свободный столик у окна. Посетителей почти не было, только старый поляк с длинными, белыми как снег усами и багровым носом пропойцы. Он сидел в дальнем углу и читал газету через увеличительное стекло. Макс и Тереза сели.