— Не глупи.
— А когда мы вместе будем, тоже будешь так делать?
— Нет, Макселе, ты мужчина.
Он обнял ее, и она прижалась к нему всем телом. Она возбуждала в нем и желание, и ненависть. Зазвонил телефон, но Райзл покачала головой, показывая, что не собирается брать трубку. Тут же раздался стук в дверь.
— Что за напасть, чего им надо? — тихо сказала Райзл. Ее лицо пылало, она целовала Макса в губы, слегка их покусывая. — Макселе, мы уедем вместе?
— Да, сучка похотливая.
— Не называй меня так. Я никогда тебе не изменю.
Райзл упала на кровать, увлекая за собой Макса. Натужно заскрипели пружины. Она сняла с него пиджак, расстегнула помочи и попыталась стащить брюки. Звякнули о пол очки, выпав из жилетного кармана. И вдруг грянул гром: внезапно выстрелил револьвер. Райзл оглушительно завизжала. Комната наполнилась дымом и запахом пороха. Кажется, пуля задела Райзл. Она упала с кровати, вскочила на ноги и, размахивая руками, бросилась в прихожую. С воплями: «Помогите! Спасите! Убивают!» — она пыталась открыть дверь, но случайно набросила цепочку и без толку дергала ручку. Макс увидел на полу пятно крови. Сел на кровать и тупо уставился на него. Он даже не попытался помочь Райзл. «Ну, вот и свершилось», — сказал его внутренний голос. Райзл наконец-то сладила с запорами. Макс слышал, как она орет: «Помогите!.. Полиция!.. На помощь!..» Глухо вскрикнул Шмиль. Теперь истошные крики Райзл услышали и во дворе. Макс даже не думал бежать. Сунул руку в карман брюк и нащупал теплый металл револьвера. Осмотрел дыру, оставленную пулей в штанине. Он понимал: эта дыра может послужить доказательством, что он не намеревался убивать Райзл. Но он в чужой стране — ни родных, ни друзей. Теперь у него только один путь — в тюрьму. Или на каторгу, в Сибирь.
Макс хотел достать револьвер, но вдруг ему стало страшно прикасаться к оружию. Он вспомнил про нож. Если у него в кармане найдут нож, это будет доказательство, что он пришел убивать. Макс понимал, что надо соображать быстро, может, он успеет придумать, как спастись. Но вдруг ему стало все равно: «Проклял меня святой человек!..» Голова отяжелела, ноги стали как ватные. Все, это конец… Внутренний враг победил. Макс даже забыл, что собирался сделать. Но вдруг вспомнил. Схватил пиджак, встряхнул. На пол упало что-то тяжелое, и в тот же миг он услышал стремительные шаги. Дверь распахнулась, и в комнату ворвались стойковый, дворник и какой-то человек в штатском.
— Руки вверх! — гаркнул стойковый, выхватывая из ножен шашку.
Макс медленно поднял руки.
^Через пару дней в карете с зарешеченными окнами Макса перевезли в Арсенал. Был вечер. Все происходило в точности как во сне, который он видел десятки, а может, и сотни раз: он поднимается по ступеням с обитыми железом краями. Открывается дверь, и его вталкивают в камеру с серыми стенами и топчанами посредине. Душно, окна, затянутые проволочной сеткой, пропускают слишком мало воздуха и света. Макс едва различает человеческие фигуры в серых штанах и куртках. Лица тоже кажутся серыми. Все молча смотрят на него. Это судьба. Он почувствовал, как его охватывает что-то вроде раскаяния и трепета. Приехав в Варшаву, Макс своими руками сделал все, чтобы его сон сбылся…
<1967>
Пена и подводные камни
Представлять русскому читателю Исаака Башевиса Зингера нет необходимости: великого еврейского писателя, лауреата Нобелевской премии, издают в России больше четверти века. Помню, что несколько рассказов, переведенных с идиша Л. Беринским и напечатанных в 1989 году в «Иностранной литературе», произвели, пожалуй, не менее сильное впечатление, чем «Улисс» Джойса, опубликованный в том же году и в том же журнале. Затем, в 1990-м, в журнале «Урал» был напечатан роман «Шоша», как ни странно, в переводе с английского. В 1991-м роман и рассказы вышли под одной обложкой[102]. Так получилось, что первая в России книга Башевиса появилась в год его смерти.
За книгой «Шоша» последовали другие, тоже переведенные с английского. Даже возникла легенда, будто бы Башевис запрещал переводить свои произведения с идиша, считая их черновиками, не заслуживающими внимания. С такой точкой зрения трудно согласиться. Во-первых, никто из ее сторонников ни разу не привел точной цитаты или ссылки на какое-нибудь высказывание Башевиса о том, с какого языка его надо переводить. Во-вторых, даже если допустить, что Башевис, прожив в Америке десятки лет, испытывал трудности с английским языком и не мог на нем писать, все равно непонятно, зачем публиковать оригиналы, если это всего лишь черновики. Конечно, Башевис Зингер не возражал против переводов с английского, зная, что в мире гораздо больше переводчиков с этого языка, чем с идиша, но, видимо, не более того. Стоит также добавить, что Башевис Зингер — блестящий стилист. Его идиш великолепен. Писатель мастерски использует все ресурсы родного языка, виртуозно играет в разных регистрах. Его произведения насыщены идиоматикой, словарный запас поражает, языковые характеристики героев ярки и точны. Башевис при необходимости использует устаревшую или диалектную лексику, английские заимствования, которыми насыщен идиш в Америке, просторечие и даже воровской жаргон. Невозможно представить себе, чтобы писатель считал черновиками свои тексты, где каждая фраза отточена до блеска, и называл окончательной версией английский перевод, обычно старательный, но пресный. Правда, талант Башевиса как стилиста ярче проявляется в его рассказах, чем в романах, но это не меняет сути дела.