— Ты прибедняешься, старуха. Выиграла в лотерею, а выглядишь так, будто оплакиваешь свою бабушку.
Доминик ничего не ответила, провожая рассеянным взглядом дефиле блюд, достойных королевского стола. Их приносили официанты в белых куртках, которые словно никогда не страдали ни от усталости в ногах, ни от жары. «Нужно все же встряхнуться, моя дорогая. Ты ведь победила сегодня, разве не так?.. Кроме того, надо найти квартиру. Лучше бы на левом берегу. Ты будешь есть, когда захочется, „Биг Маки“. Ходить в театры, на выставки. И этот тип постепенно вылетит у тебя из головы. Ты можешь, представить себе его с допотопным плащом посреди этой суматохи?»
Кто-то предложил отправиться для завершения вечера в модную забегаловку «Бен-Душ». Все шумно согласились. Но она отказалась:
— Нет. Я устала. В другой раз.
Ее компаньоны почти презрительно посмотрели ей вслед. Вот что значит все-таки приехать в столицу из глубинки! Но ей было наплевать. Ночная темнота поглотила ее. Шаги гулко раздавались на пустынной мостовой. Она шла в сторону ворот Сен-Дени, думая о том, что делает в этот момент Франсуа.
Суббота, казалось, обещала с утра быть солнечной.
Второй раз за неделю все, кто имел отношение к футболу в Вильгранде, собрались у края могилы на кладбище. На этот раз — без зонтиков. Солнце ярко светило на похоронах Жан-Батиста де Ла Мориньера. Не было только игроков и всех, кто их сопровождает. Они уехали в Лион. Амеде Костарда все же постарался прийти на кладбище. Тут же были представители всех средств массовой информации, привлеченные этой вереницей смертей, причины которых они хотели бы узнать. Хотя до сих пор считалось, что речь идет просто о законе цепной реакции, но которому беда не ходит одна. Прибыл и Пьер Малитран. Но он отказался произнести надгробную речь. И, поскольку никто не смог или не захотел этого сделать, пришлось обойтись без нее.
Церемония шла торопливо, словно участники боялись опоздать на скоростной поезд, направлявшийся в Лион. Даже священник, казалось, ускорил чтение своего «Из глубины…», и благословение гроба происходило почти на бегу. Когда все возвращались к автомобилям, Дюгон окликнул Рошана.
— Ты читал «Либерасьон» сегодня утром?
Франсуа ответил отрицательно, и тот показал ему газету с крупным заголовком на первой полосе:
«Начиная с понедельника — большой репортаж нашей сотрудницы Доминик Патти: „КТО ХОЧЕТ ПРИБРАТЬ К РУКАМ ФУТБОЛ“».
— Тебе это ни о чем не говорит?
— Ни о чем.
Репортер «Курье дю Миди» пустил свою стрелу:
— Мне рассказали, что ты сошелся с ней. Бьюсь об заклад: все это длилось ровно столько времени, сколько нужно было, чтобы ты снабдил ее материалами, из которых она сварганит свою стряпню.
Он хотел причинить Рошану боль, опустив все до своего ничтожного, убогого уровня. В нем было что-то, если можно так выразиться, от Яго, готового сделать все, чтобы Отелло убил Дездемону. Он вкрадчиво сказал мнимо участливым тоном:
— Ты не первый, старина, и не последний. Теперь, когда она вытянула из тебя все, что было нужно, тебя можно выбросить в корзину… Эти женщины!.. Тебе следовало бы лучше подумать о товарищах.
Дюгон был отвратителен. Холодная ярость овладела Франсуа. Он схватил его за воротник куртки.
— Товарищей?.. Я не простил бы себе, если бы стал тебе товарищем…
Дюгон тщетно барахтался, пытаясь высвободиться.
— Что касается женщин, то ты не знал никого, кроме шлюх…
Тот запротестовал:
— Пусти меня… Я тебе не позволяю…
— Господа! — вмешался кто-то из посетителей кладбища.
Франсуа презрительно усмехнулся.
— Что касается тебя, Дюгон, то мне плевать на тебя, где бы ты ни был!
Он отшвырнул его, и тот упал между двумя памятниками, повалив на себя могильный венок с надписью «Незабвенному супругу», так что можно было принять его за покойника. И, несмотря на скорбную обстановку в этом месте, раздался общий смех.
Заседание руководящего комитета спортивной ассоциации, посвященное выборам нового президента, длилось не больше четверти часа. Один из руководителей клуба вышел в помещение для пресс-конференций и прочитал сообщение для печати.
— Руководящий комитет единодушно решил утвердить в его обязанностях месье Пьера Малитрана, эффективность деятельности которого в интересах футбола все могли оценить в течение последних лет. Господин президент…
Человек, которого мафия намеревалась отстранить от руководства спортивным клубом, появился, в свою очередь, на эстраде с довольным и счастливым видом.
— Сегодня я сделаю только одно заявление: мы снова получаем существенную и к тому же возросшую финансовую поддержку со стороны муниципалитета, возглавляемого нашим мэром-депутатом Луи Жомгардом. Теперь у нас лишь одно стремление: вывести Вильгранд на вершины европейского футбола…
Решив взять реванш за испытанное унижение, Дюгон снова проявил все качества шавки, которая лает, не имея возможности укусить.
— …Оставшись, видимо, без казначея и заместителя?
Но ему опять не повезло: он получил отповедь, произнесенную сухим тоном.
— Должен вам заметить, что элементарное чувство приличия диктует нам необходимость отложить эти назначения. Мы займемся этим после нашего возвращения и победы над Лионом.
На этой победной ноте Пьер Малитран закончил свою речь, спустился по трем ступеням, отделявшим его от журналистов, и подошел, протянув руку, к Франсуа.
— Спасибо.
Больше он ничего не сказал. Но это слово согрело сердце Рошана.
На трибунах стадиона «Жерлан» две компактные группы болельщиков противостояли друг другу еще до того, как свисток арбитра возвестил о начале игры.
— Лионцы — ослы!.. Лионцы — ослы!..
И в ответ:
— Вильгранд — дрейфит!.. Вильгранд — дрожит!
— Вильгранду — гип-гип! Вильгранду — гип-гип!
— Ур-ра!..
В воздухе реют вымпелы, звучат барабаны, волны взметающихся рук пробегают по трибунам (эта мода пришла из Южной Америки). Местные болельщики, более многочисленные и полные решимости не позволить хозяйничать чужакам, стараются перекрыть их голоса ревом труб, треском трещоток, взрывами петард.
— Мы им да-дим!.. Мы им да-дим!..
Хор противников возражает:
— …Сла-бы в ко-лен-ках!
На стадионе царит атмосфера веселой ярмарки, где поющий говор лионских мальчишек переплетается с цветистой речью южан. Два клуба слишком далеко стоят друг от друга в турнирной таблице, и поэтому здесь нет того накала страстей, который характеризует встречи команд, находящихся в верхней части таблицы и сражающихся за право участия в борьбе за один из европейских кубков — источник денег и славы.
Сидя на трибуне для прессы, Франсуа рассеянно смотрел на кипящие ряды зрителей, откуда со всех сторон взлетали дымовые ракеты. Может быть, ему приснилось все, что произошло за эту истекшую бурную неделю? Сегодня все выглядело по-прежнему. Обвешанный фотоаппаратами Брюньон, как всегда, настороженно двигался вдоль боковой линии, готовый устремиться к месту решающего действия, словно гончая, почуявшая след. Собратья по перу обменивались все теми же приветствиями и теми же шутками, стертыми от долгого употребления. Декорации, казалось, были расставлены раз и навсегда. И только единожды в тысячелетие далекая планета приближается к земле: путь Доминик Патти на короткое мгновение пересек его траекторию, и она удалилась навсегда. Прощай… Слабая боль ныла где-то в его душе. Нужно только пережить этот момент. Франсуа гнал от себя образ молодой женщины, стоявший перед ним против его воли, и заставлял себя следить за спектаклем на зеленом газоне, над которым медленно рассеивался искусственный туман, цепляясь последними клочьями за вспыхнувшие прожектора.
Держа мяч под мышкой, на поле вышел одетый в черное арбитр, сопровождаемый судьями на линии. За ними следовали, делая вид, что не обращают внимания друг на друга, обе команды.
Капитаны стали бросать жребий, выбирая свою сторону, и на трибунах вдруг установилась почти религиозная тишина. Судьба сделала свой выбор. Они пожали друг другу руки. Игроки заняли свои места.