Как и Лондиниум на юго-востоке, Каэр Уинтан поддерживал каменную стену по периметру. Но вал Адриана возле Каэр Уинтана никогда не был таким высоким, как в Лондиниуме, он, скорее, служил напоминанием о былой силе белгов, а не реальной защитой.
Мы оба поразились, увидев город в сумерках: стены Каэр Уинтана действительно выросли. Под стеной выкопали глубокий ров. Теперь Каэр Уинтан действительно стал крепостью.
Ворота уже закрыли и заперли на ночь, хотя небо на западе оставалось довольно светлым. Мы остановились на узкой дамбе перед воротами и позвали привратников. Ответили нам грубо. Некоторые время мы пререкались, пускать нас не хотели. Но когда я заявил, что принадлежу церкви, а первую церковь построил для города Аврелий, ворота с большим количеством проклятий все-таки отворили. Не иначе, привратники не желали навлечь на себя гнев епископа Уфлвиса, чей острый ум и острый язык были хорошо известны в округе.
— Может быть, пойдем сразу в церковь? — предложил Пеллеас, как только мы миновали ворота. Улицы города тонули во мраке, за толстыми стеклами узких окон мелькали тени. Каэр Уинтан оставался богатым городом; те из его жителей, которые могли позволить себе жить по-старому, по-римски, жили хорошо.
— Да, поговорить с епископом надо бы, — согласился я. — Уж он-то точно мог бы рассказать, что тут происходит.
Епископ Уфлвис был высоким, суровым человеком, глубокомысленным и с убеждениями. Говорили, что те, кто приходил к Уфлвису за прощением грехов, уносили тяжкие наказания, но все же получали прощение. Епископ не боялся ни земных королей, ни адских тварей, и ко всем относился одинаково, то есть прямо.
Он прибыл в Каэр Уинтан с намерением построить церковь, и остался, чтобы управлять ей своей сильной рукой. Церковь не касалась мирских дел, и мирские дела ее не касались, некрашеные стены свидетельствовали о неколебимой вере. Меня действительно интересовало, что он скажет о Морканте.
Епископ принял нас радушно; по-видимому, он все еще питал ко мне некоторое уважение, потому что любил Аврелия.
— Мерлинус! Дорогой брат, я тебя почти не знаю! Он поднялся, как только его известили о нашем приходе, и встретил нас распростертыми объятиями. Я сжал его руки в старом кельтском приветствии. — Ну, ну, садись. Ты голоден? Сейчас будем ужинать. Я часто думал, куда ты пропал. Да благословит вас Господь! Почему ты одет как нищий?
— Рад тебя видеть, Уфлвис. По правде говоря, я не думал появляться в этих краях. Но теперь, когда тебя увидел, думаю, что в этом есть определенный промысел Божий.
— Куда добрый Господь направит, туда и должны следовать его верные слуги, а? И, судя по твоему виду, я бы сказал, что ты кого-то выслеживаешь. Рассказывай, — Уфлвис указал на мою одежду. — Смотрю, ты так и не принял священные обеты? — Прежде чем я успел объяснить, Уфлвис поднял руки. — Нет, пока ничего не говори. Сначала — ужин. Вы оба устали. Раздели со мной хлеб. Поговорить мы еще успеем.
Стол епископа Уфлвиса оказался таким же скудным, как и сам епископ: простая пища — хлеб, пиво, мясо, сыр — но все отменного качества. Пеллеас сидел с нами за столом, обслуживали нас два молодых монаха из близлежащего монастыря. Наши застольные беседы касались обычных тем для путешественников: погода, виды на урожай, торговля, новости, собранные в пути. Наконец, епископ поднялся из-за стола.
— Мы выпьем меда в моей комнате, — сказал он монахам. — Принесите кувшин и чаши.
Мы расположились в голой комнате Уфлвиса — выбеленной келье с одним узким незастекленным окном, утоптанным земляным полом и невысоким возвышением, на котором лежал соломенный тюфяк, служивший его постелью. Но из уважения к посетителям здесь все-таки имелись четыре больших красивых стула и небольшой очаг.
Как только мы устроились, явились монахи; один из них нес деревянный поднос с кувшином и чашами, другой внес небольшой трехногий столик, на который установили поднос. Монахи разлили мед и разожгли огонь в очаге, после чего молча удалились.
Уфлвис раздал чаши со словами:
— Здоровья вам от Бога!
Какое-то время мы потягивали сладкий, пахнущий вереском напиток.
— Ну что же, друзья мои, пришло время рассказать, почему я имею удовольствие лицезреть вас нынешним вечером.
Я отставил чашу и наклонился вперед.
— Дошло до нас, что Моркан затеял войну против своего соседа Мадока. Я хотел бы услышать, как обстоят дела сейчас.
Епископ посерьезнел.
— Моркан воюет? Поверьте, пока вы мне об этом не сказали, я понятия не имел. — Он переводил взгляд с меня на Пеллеаса и обратно. — Я ничего об этом не знаю.