Пен моргнул. Седония? Для него это была сказочная страна, место столь далекое, что там могли происходить истории, в чудесности которых никто не мог усомниться. А еще говорили, что там тепло. Он был впечатлен. И испытывал зависть. Это существо видело места и людей, о которых Пен не мог даже мечтать.
– До нее – Литикон, мать семейства из седонийских северных провинций; до нее – Шугана, женщина из горной деревушки. Она убила старую львицу, когда та напала на ее коз, в одиночку, ржавым копьем. Она была хорошим седоком, несмотря на невежество. До нее – обитавшая в холмах дикая кобыла, которую убила и съела львица. А до нее… мы не знаем. Возможно, белый бог.
– А ты, э-э, ты… – Пен не знал, как лучше выразиться. – Ты испытала все эти смерти?
Ответ был сухим, как пыль:
– В некотором смысле.
Но не уравновешивающие их рождения. Правда, он своего тоже не помнил.
Пен осознал, что пока в нем живет это создание, у него никогда не будет недостатка в сказках на ночь, хотя после этих сказок он может лишиться сна.
Но только не сегодня. Он непроизвольно зевнул, устраиваясь в своей теплой, лишенной блох кровати. Пока он засыпал, его голос продолжал шептать незнакомые слова, подобно горному ручью.
Пен проснулся с эрекцией, сонно перекатился на спину и сунул руку под одеяло. Комната казалась теплой, сумеречной, тихой и безопасной.
Его рука едва коснулась цели, когда рот произнес:
– О-о, я никогда не испытывала это с такого ракурса. Должно быть интересно.
Рука Пена застыла.
– Не обращай на нас внимания, – сказала Дездемона. – Мы целители, помнишь?
– Да, не стесняйся. Я таких тысячи повидала.
– Говори за себя!
– Ну, лично я тысячи раз их подтирала.
Пен понятия не имел, что означал следующий комментарий, и, возможно, дело было в языке, но он определенно звучал непристойно.
Он скатился с кровати и торопливо оделся. Ему хотелось как можно скорее пуститься в путь.
Разлившиеся воды Коноплянки были зелеными и стремительными – и на удивление широкими. Немногие торговые лодки отважились выйти в паводок. Дорога шла по берегу, и больше вьючных обозов направлялось вверх по течению, чем вниз. Долину реки ограждали низкие, по меркам Пена, холмы. Когда они миновали третью разрушенную крепость, хмуро взиравшую с этих скромных возвышенностей, он не удержался и спросил:
– Что случилось с этими замками?
Уилром и Ганс пожали плечами, но Тринкер, изогнув шею, ответил:
– Случился Мартенсбридж, как я слышал. Некоторые местные лорды пристрастились в открытую грабить торговцев, хотя сами называли это пошлиной. Городские гильдии объединились вместе с отрядами архисвятой принцессы, чтобы разрушить гнезда, которые не удалось подкупить, и обезопасить дорогу для всех, от озера до Вороньего кряжа. И теперь все пошлины поступают в Мартенсбридж.
Пен грустно подумал, что двору Юральд не удалось бы провернуть такой фокус: на дорогах их предела чаще встречались стада коров, чем богатые караваны.
Деревни теснились вокруг запруд и мельниц, а также одного деревянного моста. Затем дорога свернула в долину – и показался Мартенсбридж. Пен завороженно уставился на него.
Размерами город на порядок превосходил Гринуэлл. Река делила его надвое, через нее были перекинуты два каменных моста и один деревянный. На склонах, окруженные городскими стенами, теснились дома из камня и дерева. Тринкер привстал на стременах и предположил, что крупное здание, венчавшее один из холмов, может быть дворцом знаменитой архисвятой принцессы, а следовательно, сердцем его ордена в этой области. К северу, за городом, раскинулось огромное озеро, на пологих берегах которого виднелись фермы, поля и виноградники, а на кручах – темные леса. Крытые торговые лодки и открытые рыбачьи ялики скользили по водной ряби. Еще дальше – снова холмы, а за ними, словно мираж на далеком горизонте, – линия знакомых белых пиков, на мгновение показавшихся из завесы облаков.
В Гринуэлле было невозможно заблудиться. Въехав в город через южные ворота, они обнаружили, что Мартенсбридж – совсем другое дело. Они проехали по нескольким мощеным улицам, и Пен таращился на высокие дома, на хорошо одетых мужчин и женщин, на яркие рынки, на вальяжных торговцев и спешащих куда-то слуг, на изящные фонтаны на площадях, заполненных прачками, на элегантные или затейливые кованые вывески мастерских ремесленников и гильдий, на витражные окна с картинками. Потный и раздраженный Тринкер вновь сверился с клочком бумаги, на котором были написаны указания.