– Как зовут этого енота? – спросил Пенрод.
– Нота нут, – ответил маленький чернокожий.
– Чего?
– Нота нут!
– Че-его?
Негритенок кинул на Пенрода обиженный взгляд.
– Я ал то нота нут, – ответил он, и в голосе его послышалось раздражение.
Пенрод решил, что чернокожий обругал его.
– Ты что это? – спросил он, переходя в наступление. – Вот я тебе сейчас врежу, узнаешь, как надо разговаривать!
– Эй ты, белый мальчик! – раздался крик из коттеджа.
Тут же из двери вышел другой чернокожий мальчик. Он был побольше ростом, и, видимо, одного возраста с Пенродом.
– Не трогай моего брата! Что он тебе сделал?
– А он, что, ответить нормально не может?
– Не может. У него язык не в порядке.
– Ах вот как, – сказал Пенрод уже более дружелюбным тоном. Потом подчиняясь столь естественному в таких случаях побуждению, он обратился к младшему брату.
– А ну, скажи еще что-нибудь?
– Я ал то нота нут, – быстро проговорил тот, и лицо его озарилось гордостью. Видно было, что внимание Пенрода льстит ему.
– А что это значит? – спросил Пенрод. Он был в восторге.
– Он сказал, что енота никак не зовут.
– А как тебя зовут?
– Герман.
– А его?
– Верман.
– Как?!
– Верман. Нас было трое братьев. Старший – Шерман, средний, я, Герман, а вот он, младший, Верман. Шерман умер.
– Вы будете тут жить?
– Да, а приехали мы вон оттуда, с фермы.
Он указал рукой куда-то на север, и тут Пенроду пришлось поразиться еще раз. На правой руке у Германа не хватало указательного пальца.
– Ого! – закричал Пенрод. – У тебя что, совсем нет пальца?
– Я ел му! – гордо заявил Верман.
– Он говорит, что это он сделал, – перевел Герман и засмеялся. – Это давно было. Он играл с топором. А я положил палец на подоконник и говорю: «Руби, Верман!» Он взял и отхватил начисто. Вот так, сэр!
– Зачем?
– А так!
– Он вел ме! – объяснил Верман.
– Да, сэр. Я ему велел, и он сделал, а на месте старого другой палец не вырос. Нет, сэр, не вырос!
– Но зачем же ты ему велел?
– А так. Велел, и все. А он взял и просто так отрубил.
Было видно, что оба брата вполне довольны собой и гордятся друг другом. Внимание Пенрода им льстило, и они чувствовали свою исключительность.
– Квим э боб бо бай поам му, – предложил Верман.
– Давай, – согласился Герман. – У нас есть взрослая сестра Куини, – объяснил он. – У нее зоб.
– Что у нее?
– Зоб. Такой большой мешок под подбородком. Она сейчас дома. Маме помогает. Хочешь посмотреть? Загляни в окно, она там пол метет.
Пенрод заглянул в окно. Он еще никогда не видел ничего подобного. И только стремление еще поболтать с Верманом заставило его оторваться от такого дивного зрелища.
– Верман говорит: «Скажи ему про папу», – объяснил Герман. – Мама и Куини переехали в город и хотят все устроить к возвращению папы.
– К возвращению? Откуда?
– Из тюрьмы. Папа проткнул одного человека, и полиция его держит за это в тюрьме. С самого Рождества. А через неделю его выпустят.
– А чем он проколол того человека?
– Вилами.
И тут Пенрод понял: иной за целую жизнь не узнает того, что знают эти ребята. А братья сияли. Они пребывали в таком же восторге, как и Пенрод, ибо впервые за свою короткую жизнь они грелись в лучах славы. Герман щедро жестикулировал правой рукой. Верман радостно хохотал и, не умолкая, бубнил. Они сразу согласились, когда Пенрод предложил держать енота в бывшей конюшне. В какой-то момент Пенрод вообще стал называть енота «наш енот». Когда же животное посадили на цепь рядом с крысами и дали ему миску воды, Пенрод предложил назвать безымянного зверя Шерманом в честь покойного брата мальчиков. Врожденное чувство гармонии подсказало Пенроду этот замысел, и братья с восторгом приняли его.
В этот момент Со двора послышались тирольские трели; мальчики, пока у них не начал ломаться голос, исполняют их не хуже самих тирольцев. Пенрод тут же ответил на условный сигнал, и в сарай вошел Сэм Уильямс с большим рулоном бумаги под мышкой.
– Привет, Пенрод, – по обыкновению сказал он.
Однако, посмотрев на гостей, он замер, а потом протяжно свистнул.
– У-и-я-я! – закричал он. – Енот!