Около трех часов пополудни обескураженные Пенрод и Сэм стали мрачно обсуждать планы на будущее. Надо было чем-то срочно привлечь внимание публики. Они как раз обдумывали,как это сделать, когда заплатив за вход звонкой монетой, в зал неожиданно вошел новый зритель.
Слух о Большом Представлении Пенрода Скофилда и Сэмюела Уильямса, видимо, уже дошел до сливок местного общества. Во всяком случае только так можно было объяснить появление нового зрителя. Ведь им был не кто иной, как мистер Родерик Мэгсуорт Битс-младший. Воспользовавшись занятостью своей родительницы и наставников, он сбежал из дома и теперь, облаченный в белый матросский костюм, предстал Пенроду и Сэму.
Он нахально развалился на скамье, и представление началось для него одного. Верный наставлениям леди Клары, своей несравненной родительницы, Родерик изо всех сил старался не посрамить достоинства семьи. Он сидел со скучающим видом, и лицо его не выражало ничего, кроме надменности и презрения к окружающим. Тучный, исполненный важности, он восседал на скамье, как куль, и, надо заметить, вид его не способствовал вдохновению участников спектакля. Нельзя сказать, что он вообще не реагировал на происходящее. Однако реакция его была такова, что лучше бы уж он помалкивал.
Каждый номер представления он подвергал уничтожающей критике.
– Это такса моего дяди Этельберта, – бессовестно объявил он уже в самом начале представления. – Я бы посоветовал вам отвести ее обратно, а то в дело вмешается полиция.
Когда же Пенрод, несколько смущенный этим заявлением, переключился на чистокровную индейскую собаку Герцога и начал восхвалять ее достоинства, Родерик спросил:
– Неужели ты думаешь, что кто-нибудь польстится на эту дряхлую собаку?
– Папа купил бы мне енота получше, – объявил он, когда дело дошло до Шермана, – если бы я, конечно, вообще захотел держать такую мерзость.
– Подумаешь, пальца нет! – воскликнул он по поводу Германа. – У нас есть два фокстерьера. Обе собаки чистейших кровей. И у обеих откушены хвосты. Есть такие люди, которые специально откусывают фокстерьерам хвосты.
– Ну это уж ты врешь! – не поверил Сэм. - Продолжай представление, Пенрод, он ведь заплатил.
Настала очередь Вермана. Уверенный в своей неотразимости, он вылил на зрителя целый поток самых загадочных звуков. И тоже потерпел неудачу.
– Фигня, – лениво произнес Родерик. – Каждый может так говорить. Если бы мне захотелось, я бы тоже смог.
Верман умолк.
– Ах ты бы мог? – разозлился Пенрод. – Ну попробуй!
– Да, сэр, – вскричал компаньон Пенрода, – покажите нам, как это у вас получается!
– Я же сказал: смог бы, если бы захотел, – ответил Родерик. – Я ведь не сказал, что хочу так говорить.
– А! Слабо! – начал поддразнивать его Сэм.
– Совсем не слабо, захочу и смогу.
– Ну, так захоти.
Тут надменный зритель не выдержал. Он попробовал поговорить, как Верман, и немедленно был освистан беспристрастными судьями. Его попытки признали совершенно бездарными.
Когда шум несколько утих, Родерик сказал:
– Если бы я не мог устроить представление лучше вашего, я бы попросту продал все и смылся из этого города.
Не вдаваясь в подробности, что собирался продавать благородный мистер Родерик, его противники испустили негодующие вопли.
– Да я бы безо всяких усилий сделал представление почище вашего, – продолжал Родерик.
– И что бы ты показал на этом своем представлении? – ехидно спросил Пенрод.
– Да уж нашел бы что показать.
– На твоем представлении не будет Германа и Вермана.
– А на что они мне сдались?
– Ну, а что же у тебя будет? – в голосе Пенрода звучало презрение. – Что-то ведь придется показывать. Или ты собираешься показывать только самого себя?
– А тебе-то какое дело, что я собираюсь показывать? – спросил Родерик явно только для того, чтобы выиграть время, чем вызвал в стане противников новый приступ негодующих возгласов.
– Значит, ты думаешь, что кто-то пойдет смотреть на тебя одного? – спросил Пенрод.
– Откуда ты знаешь, что я думаю?
Два белых и два черных мальчика снова разразились громкими возгласами, с помощью которых выражали презрение к хвастуну.
– Нет, у меня найдется, что показать! – крикнул Родерик, перекрывая их вопли.
– Ну что же, что ты покажешь? Объясни нам.
– Я-то знаю, что, – ответил Родерик. – Если кто-нибудь будет спрашивать, можете смело сказать, что у меня есть, на что посмотреть.