ЧЕЛОВЕК С НАКЛАДНОЙ БОРОДОЙ
Всего несколько дней спустя мистер Дэйд посетовал на странное явление, которое он подметил в жизни этого города. Они как раз сидели с Маргарет на веранде и наслаждались вечерней тишиной, когда из кустов, росших у забора, донеслось уханье, которое чем-то напоминало крик совы. Ответом был печальный, но явно не собачий лай, бравший начало в каких-то более отдаленных от веранды зарослях.
Мистера Дэйда передернуло.
– Это еще что такое? – спросил он.
Маргарет засмеялась.
– Это Пенрод играет с приятелями.
– Ом софи на фулеськах! – раздался вдруг крик. – Ма фефанде!
– А это что? – нервно спросил мистер Дэйд.
– Это всего лишь Верман, – объяснила Маргарет и снова засмеялась.
– Кто?
Маргарет объяснила, что так зовут мальчика.
– Это маленький чернокожий мальчик, – сказала она, – он живет на нашей улице. Он косноязычный.
– Странно, – задумчиво произнес мистер Дэйд, – мне кажется, последние несколько дней я только и делаю, что натыкаюсь в центре города на маленьких чернокожих мальчиков. Я уже видел их, по крайней мере, сотню. У меня такое впечатление, что в вашем городе маленькие черные мальчики только и делают, что крутятся под ногами у взрослых. Но самое удивительное, что из той сотни, с которой я столкнулся, пятьдесят, по крайней мере, были косноязычными.
Из этого замечания мистера Дэйда можно сделать вывод, что Верман, а иначе Джим или «номер сто пять» оказался подлинной находкой дня Джорджа Б. Джашбера. Он оказался даже ценнее, чем Герман. Дело в том, что сообразительность и ловкость старшего брата он с лихвой восполнял косноязычием, которое в деле сыска оказалось незаменимым средством. Ведь недостаток речи (впрочем, Верман никогда не считал его недостатком и даже гордился им, как талантом) позволял ему передавать тайную информацию во всеуслышанье и в самых людных местах.
Вот и сейчас Верман громко огласил сумерки сообщением, что:
– Ом софи на фулеськах! Ма фефанде!
Пенрод и Герман, надежно укрывшись от взоров преследуемого, были достаточно знакомы с произношением Вермана, чтобы тут же расшифровать: «Он сидит на ступеньках! На веранде!»
А когда мистер Дэйд, выходя из дверей Общества, чуть не наступил на Вермана, тот бодро и громко вопил:
– Ом випил! Випил ом!
Из чего Герман тут же заключил:
– Он вышел! Вышел он!
И передавал эту информацию мистеру Джорджу Б. Джашберу, который скрывался за углом.
Безошибочно понимал Вермана один только Герман. Правда, и Пенрод за время общения с братьями научился хорошо понимать младшего из них и ошибался очень редко. Единственно, когда Джордж Б. Джашбер проявлял нетерпение по отношению к своему одаренному помощнику, была запись в журнал. Этот ритуал наш сыщик вынес из множества прочитанных детективов и свято соблюдал его каждое утро. Усевшись в своей «конторе», Дж. Б. Джашбер тщательно заносил результаты деятельности помощников в специальный журнал. Вот такие-то моменты «доклада» Вермана порой и утомляли его. Герман «докладывал» четко и быстро. Верман же любил поговорить и считал «запись в журнал» хорошим поводом для обстоятельной беседы. Вытаращив глаза, он принимался жестикулировать и нес что-то непонятное, чем обычно выводил из себя Джорджа Б. Джашбера. Красноречие Вермана невозможно было прервать чем-нибудь вроде: «Достаточно!» или: «Замолчи! Ты что не можешь помолчать?» Такие слова на Вермана не производили никакого впечатления, и он продолжал вещать все громче, визгливее и самодовольнее. Только после того, как Джордж Б. Джашбер топал ногой и грубо кричал: «Да заткнись ты, наконец!» – Верман с хохотом умолкал.
Воцарялась тишина.
– О чем он говорил, Герман? – спрашивал Пенрод.
– Ни о чем. Он все время повторял то, что сказал в самом начале.
И все же Пенроду удавалось написать что-то вроде отчета, в котором накапливалось все больше данных о передвижениях мистера Герберта Гамильтона Дэйда. Этот документ, обычно хранящийся в ящике для опилок, мог бы вполне удовлетворить типичного детектива из любого спектакля, фильма или романа. Ведь именно подобных сыщиков и брал Пенрод за образец своей деятельности.
Как-то Пенрод дал почитать выдержку из журнала Марджори Джонс. Он искоса наблюдал, какое это производит на нее впечатление. С трудом разбирая текст, она медленно читала вслух, и голос ее звучал с тем же выражением, что на уроках.
– Контора, – начала она, – Джордж Б. Джашбер. Доклад Билла и Джима. Мы должны поймать этого приспешника…
– Преступника! – поправил Пенрод.
– А что такое преступник, Пенрод? – без особого интереса спросила Марджори.
– Читай дальше. Там все сказано.
– Мы должны поймать, – продолжала Марджори, – этого приспеш… я хотела сказать преступника, и идти после, нет, наверное, все-таки, идти по следу ночью и днем. Джим. Отчет. Не годится… Не годный… Негодяй пошел обедать в место, где сказано поесть стоит двадцать пять центов. Доклад Билла. Негодяй говорит с преступником с фальшивой накладенной борой…
– Накладной бородой, Марджори! Неужели ты не знаешь…
– Бородой… около лестницы парикмахерской.
– Джордж Б. Джашбер. Доклад. Я был с Биллом. Преступник сказал, что у парикмахера внутри прохладно и нет особых новостей. А тот с фальшивой накладной бор… бородой сказал, что постригся. Конец доклада.
– Отдай! – потребовал Пенрод и спрятал журнал в карман курточки.
– Но что все это значит, Пенрод? – вежливо спросила Марджори.
Однако кроме вежливости Пенрод уловил в ее голосе и в выражении лица нечто такое, что порядком уязвило в нем Джорджа Б. Джашбера.
– Это что, игра, в которую ты играешь сам с собой? – добавила она.
Это еще больше задело его.
– Играю! – мрачно воскликнул он. – Если бы ты хоть что-нибудь в этом понимала, ты бы выбирала выражения. Знаешь, ведь это очень опасное дело.
– А на что оно похоже?
– Ну, ты помнишь, что я тебе в тот раз показывал?
– В какой раз?
Тут Пенрод резко вскочил с травы (все это время они сидели во дворе у Марджори на траве) и зашагал к калитке.
– Ну, и пожалуйста! – крикнула ему в след Марджори. – Конечно, злиться гораздо легче, чем объяснить, как следует, в чем дело. Можешь уходить. Мне все равно!
Пенрод в нерешительности остановился. Затем повернул назад и снова опустился на траву рядом с Марджори.
– Ты же знаешь, что я тебе тогда показал, – произнес он с укором, – зачем же делаешь вид, что…
– Честное слово, Пенрод! Я не знаю! – совершенно серьезно ответила Марджори. – Я ничего не разглядела.
– Ну, тогда гляди!
И, откинув полу курточки, Пенрод выставил на ее обозрение блестящий символ избранной им профессии. На этот раз он позволил ей разглядеть значок как следует.
– Ой, Пенрод, какой красивый значок! – воскликнула она и стала читать надпись.
Но это были какие-то странные буквы, которые не складывались в сколько-нибудь определенные слова, и Марджори спросила:
– Слушай, а что значит «Г.Д.А.» и еще там другие буквы?
– Тебе этого все равно не понять, – тяжело дыша, ответил он, – я ведь тебе уже сказал очень важную вещь, а ты даже внимания не обратила.
– Какую вещь?
– Насчет того, что я слежу за этим преступником. Я же тебе уже сказал: это очень опасное дело.
– Пенрод, ты ведь обещал объяснить мне, кто такие преступники!
– Ну, – он с опаской оглянулся, – преступники, они и есть преступники. Это такие люди, которых надо арестовать. Каждый, кого посадили в тюрьму – преступник. Ну, например, это может быть конокрад или еще там кто-нибудь. Я сейчас как раз ловлю банду преступников.
– Ты ловишь? – удивленно спросила Марджори.
– Ну да, я.
– А что они тебе сделали, Пенрод?
– Что?
– Что они тебе сделали? Зачем тебе ловить их?
– Ну… – он замялся. – Но я их точно поймаю, тогда они узнают!
– Но кто они такие, Пенрод? А маленький Карли Читтен тоже с ними?
Непонятливость Марджори начала злить Пенрода. Он понял, что даже значок не произвел на нее впечатления, и она по-прежнему думает, будто это какая-то игра.