– Ну, Делла, дай мне хоть один! – просил Пенрод. Кексики были пухлые, румяные. Они были красивы на вид и восхитительно пахли. – Ну, можно я возьму только один?
– Если я дам тебе, ты обещаешь съесть и уйти отсюда?
– Честное слово!
Делла дала ему кексик.
– Надеюсь, ты хоть раз сдержишь слово! – сказала она.
Пенрод поднес кексик ко рту, но тут с улицы донесся визг Герцога и торжествующий возглас Рональда. Услышав это, Пенрод вдруг сообразил, по чьей вине подвергся наказанию. Рука с кексиком замерла в воздухе, а на лице его появилось опасное выражение.
– Ты ведь хотел есть? – спросила Делла. – Так чего же не ешь и не уходишь?
– Пожалуй, я его съем попозже, – пробормотал Пенрод и, по-прежнему сжимая кексик в руке, быстро прошел из кухни в столовую.
Там он посвятил себя тонкой работе химического характера, и буфет служил ему отличнои лабораторией. Работал он напряженно. Не прошло и семи минут, как он снова покинул столовую. В руке Пенрод держал кексик, и он по-прежнему выглядел абсолютно целым. Во всяком случае, каждому было ясно, что Пенрод так и не откусил от него ни крошки. Он вышел во двор и встал на виду у Рональда.
– Эй, Пенрод! – тут же завопил его маленький гость. – Посмотри на меня! Я научился так здорово злить твоего Герцога своим пистолетиком, что он готов сам себя загрызть!
– Меня не волнует твой дурацкий пистолетик, – лениво процедил Пенрод, – у меня есть кое-что получше.
– Что у тебя есть?
Пенрод небрежно вытянул руку с кексиком. Он посмотрел куда-то вверх, потом широко раскрыл рот и, едва придерживая кексик большим и указательным пальцем, стал медленно подносить его ко рту. Подобная рассеянность, после богатого опыта общения с Рональдом, выглядела, по меньшей мере, странно.
Но Рональд не придал никакого значения расслабленным жестам Пенрода. Его глаза хищно засверкали, и, бросившись стрелой вперед, он молниеносно выхватил кексик и умчался с торжествующим хохотом.
– Ну, сейчас я тебе покажу! – закричал Пенрод, – Я сегодня отлично натренировался в беге. Теперь мне ничего не стоит тебя догнать. Пусть я сломаю себе шею, если не догоню тебя и не отберу свой кексик!
Не желая испытывать судьбу, а также стремясь, чтобы Пенрода постигла та участь, которую он сам себе предрек, в случае если не сможет лишить кузена лакомства, Рональд, уворачиваясь от не очень-то ловко протянутых рук, широко разинул рот, засунул туда всю добычу и, подражая удаву, постарался проглотить ее не разжевывая.
Но этот трюк ему не удался. Он испустил истошный вопль, и, выпучив глаза, стал выделывать какие-то удивительно разнообразные движения. Затем, продолжая извиваться, он направил себе в рот струю из водяного пистолета, но это лишь усилило его страдания. Тогда он с воем бросился к колонке и жадно приник к крану губами.
Струя все лилась и лилась. Она отливала на свету и получалось нечто вроде радуги, которая доставляла большое наслаждение Пенроду. Что касается Рональда, то он, кажется, совсем не радовался этому царству льющейся воды. Он корчился и выражал протест нечленораздельным и диким воем.
Его муки не прекращались, и он, наконец, убедился, что водой делу не поможешь. Тогда он начал глубоко дышать, пытаясь втянуть в себя как можно больше воздуха. Но вскоре он убедился, что и от воздуха не больше пользы, чем от воды. Некоторое время он посвятил бешеной жестикуляции и, наконец, сумел выкрикнуть первое членораздельное слово.
– Па-а-апа!
Он кинулся в дом, и кухонная дверь с шумом захлопнулась за ним. Но даже и после этого из дома доносились его страстные причины к родителю. Пенрод некоторое время стоял и слушал. И мало-помалу его суровые черты облагородились выражением радости и покоя. Гак обычно выглядит человек, который после серьезных передряг обретает, наконец, душевное равновесие.
Однако вскоре в его душу закралась некоторая тревога. Он опасался, как бы представители власти не сочли, что он зашел слишком далеко, и потому решил на всякий случай укрыться в конюшне.
Дождавшись сумерек, он незаметно пробрался и дом и тихо поднявшись по лестнице, вошел в свою комнату. Но мать все-таки услышала, как он крадется, и зашла к нему. Слабый свет проникал из окна, которое выходило на запад. Он мягко выхватывал из тьмы понурую фигуру Пенрода, который сложа руки, неподвижно сидел на кровати.
– Что, мама? – робко осведомился он.
– Скажи, что ты сделал с Рональдом?
– Ничего.
– Он говорит, что ты отравил его. Он так кричал и требовал, чтобы прислали доктора. Но его папа не захотел посылать за доктором. Тогда он попросил, чтобы его уложили в постель. Говори, что ты с ним сделал?