- Совершенно справедливые слова говорите, - ввернул Карпей.
- Сколько вам лет, Карпей Иванович?
- Второй годок после сотни...
- Ну что ж вам еще! - Председатель махнул рукой, и те сели.
Помедлив, сел и Викул.
- Значит, голосуем, - сказал Минеевич. - Кто за то, чтобы Викулу пензию отказать?
Руки поднялись довольно густо.
- Пешка пусть считает...
- Жасеин, опять!
- Петинья Петровна, какой разница...
- Чего ж считать? И так ясно, - говорит Фетинья Петровна. - Большинство против.
- Вот видите, Викул Андриянович, не получается у вас с колхозной пенсией, - обратился председатель колхоза к Викулу. - Придется вам ждать государственной пенсии.
Но Викул встает, тычет себя шапкой в грудь и заведенно произносит:
- Дак же обсудить надоть.
- Все уже, все!.. Голосование было...
- Одно дело - голосование, другое - обсудить надоть. Мне никак нельзя без пензии. - Он опять кланяется президиуму, потом по сторонам: - Товарищи правление! Товарищи мужчины и протчие женщины...
Но его никто не слушает. Председатель, косо поглядывая на листок с повесткой дня, лежащий перед Минеевичем, произносит:
- Разбирается заявление Черепенникова Федула Матвеевича.
- Очередной! - выкрикивает, опомнившись, Минеевич и смотрит в зал.
Встает Федул, плотный квадратный старик с лихо закрученными усами, краснощекий, черноглазый еще по-молодому. Браво расправив грудь, он рыкнул на Викула:
- Кого тебе ишшо надо? Вырешили старики - и надевай шапку. Садись!
- ...поскольку кормильца лишен, - твердит свое Викул.
- Вам будут хлопотать пенсию через сельсовет, Викул Андриянович, пояснил председатель колхоза и кивнул в сторону председателя сельсовета.
- Дадим ему что положено как одинокому. Но учтите, тогда его надо из колхоза выводить. - Председатель сельсовета сел, и стул под ним жалобно скрипнул.
- А у вас таких правое нету, чтобы выводить меня из колхоза. Два ездовых хомута сдал, три бороны, одну железную, да дроги на железном ходу, да плуг двухлемешный...
- Ясно, ясно, Викул Андриянович, - успокаивает его председатель колхоза. - Решили с вами... Садитесь. Похлопочем.
Викул наконец садится, но все еще бормочет про себя:
- Обсудить надоть... Я тоже закон знаю.
Федул держит руки по швам и с готовностью таращит глаза на президиум. Как только председатель колхоза обернулся к нему, он скороговоркой отчеканивает:
- Я тоже сдал в кладовую накопления: двух кобыл, одну жеребую, бричку на железном ходу, двенадцать метров пеньковой веревки для постромок...
- Ты лучше скажи, где ты работал? - перебивает его Фетинья Петровна.
- А где ж? В колхозе и работал...
- В колхозе? - весело переспрашивает Фетинья Петровна. - А кто ж тебя видел, как ты работал?
- Могут подтвердить свидетельским показанием Амос, Феоктист, Микиш...
- Это какой Микиш? - спрашивает Минеевич.
- А Черепенников!
- Дак он же второй год как помер.
- Ну тогда Симеон, - не сморгнув глазом отвечает Федул.
- Ты самулянт! - взрывается Минеевич. - Ты всю жизнь просамулировал...
- А ты прорыбачил, - отбивается Федул. - На пасеке бабу оставишь, а сам на реку... Теперь ишшо на сцену залез. Слазь оттудова... Не заслужил!
- Да я тебя слова лишаю! - грохнул Минеевич кулаком по столу.
- Лишенцев теперь нету! Упоздал на сорок лет... Хватит...
- Ты как был подкулачником, так и остался! - крикнул, багровея, Минеевич.
- А ты раскулаченными холстинами торговал... - не сдавался Федул.
Минеевич заерзал на стуле и беспокойно озирался по сторонам, как бы ища поддержку в президиуме. А в зале смеялись и топали ногами.
- Федул Матвеевич, припомните все ж таки, где вы работали? В какой бригаде? - спрашивает Фетинья Петровна.
- Вот те раз! - пучит глаза Федул. - А кто вас всю войну дровами обвозил? Школу, сельсовет...
- Тять, это ж ты от райтопа работал, - дергает его за полу сидящий рядом сын-тракторист.
- А ты молчи! Тебя не спрашивают... - отымает полу Федул. - А кто в бойной работал?
- Бойная от сельпа была! - кричит Минеевич.
- Хорошо. Ладно... А кто десятидворкой по дорожному делу руководил? Кто вас выгонял с подводами на щебень, за песком? Это вы мне так теперича отплачиваете!.. Мстительность ваша, и больше ничего...
- Это обчественная нагрузка...
- Не юляй... В какой бригаде работал?
- Садись, тятя, садись...
- А ты молчи! - Федул скидывает с себя полушубок, за который тянет его сын, и торопливо начинает выдергивать рубаху из-под пояса. - А теперь учтите такую прокламацию. Поскольку я награжденный "Георгием" и воевал в последнюю очередь в мировую... Ишшо в японскую на Цусиме, на "Цесаревиче" то есть. А в плен попадал!.. Это как можно отбросить? Что надо мной там японец исделал? - Он заголил по самую шею рубаху, обнажив синевато-белое брюхо и мускулистую, заросшую седыми волосами грудь. На его груди, размахнув крылья, парил татуированный орел; в когтях он нес женщину, у которой вместо головы приставлен был сморщенный Федулов пуп. - Вот какие протчие предметы оставил на моем теле плен, - торжественно произнес Федул в наступившей тишине, поворачиваясь во все стороны оголенным брюхом. Спрашивается, когда ж мне было работать? Иль и это не в зачет?
- Ты нам пузо не показывай. Его в протокол не запишешь. И птицу твою мы видели. Опусти рубаху! - повышает голос председатель сельсовета. - Ты что, не знаешь, как отвечать надо? В какой бригаде работал, говори?!
Федул опустил рубаху и молча стал запихивать ее, оттягивая пояс штанов.
- А что его спрашивать? Голосовать надо, - сказала Фетинья Петровна.
- Поскольку Федул Черепенников стажу колхозного не подтвердил, ставим на голосование. Кто за то, чтобы пензию Федулу не давать? - спросил Минеевич.
- Можно не считать. Картина ясная - почти единогласно. Опустите руки, сказал председатель колхоза. - И последний вопрос: какую пенсию назначим Максиму Минеевичу Пустовалову? - Председатель взял со стола заявление Минеевича и прочел: - "Поскольку я создавал колхоз, был в активе и безотлучно выходил на работу, а не какой-нибудь тунеядец, прошу назначить мне двадцать рублей в месяц". Кто имеет слово?
- Ты создавал колхоз!.. Как это так? - крикнули из зала.
Минеевич, опираясь на стол, встал:
- Которые молодые - не знают как раз... У Толоконцевой горы стояла Панфилова мельница. В тридцатом году ее растащили, а Панфила сослали, то есть вослед. Феоктист, не дай соврать! Помнишь, в двадцать девятом годе мы всемером у Панфила собрались на помол?
- Феоктист за дровами уехал, - ухнул кто-то басом из зала.
- Егор Иванович, не дай соврать... Ты ишшо маленьким был, - метнулся Минеевич к старшему конюху, сидевшему за его спиной в президиуме.