Окружающие продолжили сидеть, уставившись в экраны телефонов, отгородившись от происходящего наушниками и покачиваясь на бесконечной волне вместе с остальным человечеством. Они моментально забыли о том, что среди них появился человек преклонного возраста: они изъяли пассажирку из своего сознания как явление неважное, вторичное. А то и вовсе ее не заметили.
На очередной остановке сошел старик с палкой — он так кашлял, словно старался извергнуть наружу все внутренности, — и женщина села на освободившееся место. Она надвинула шляпку пониже и достала из сумочки карманную Библию в переплете из искусственной кожи. В вагоне метро никого не удивишь видом пожилой женщины, читающей Библию — слово за словом, водя по странице лупой. Пока старушка не начнет хватать пассажиров за рукава и причитать про Иисуса, Небеса, грешников и ад, никто на нее и не глянет. На исходе лет многие обращаются к религии. Как только смерть начинает маячить на горизонте, люди бросаются читать Библию или буддийские писания. Вот если бы пассажирка принялась читать цитатник Конфуция или Мэн-цзы, демонстрируя изощренное интеллектуальное любопытство, или, что еще более неожиданно, особенно для пожилой женщины, держала бы в руках труды Платона, Гегеля, Канта, Спинозы, а то и, упаси боже, «Капитал», это привлекло бы к ней удивленные взгляды. И многие задались бы вопросом, а действительно ли она понимает смысл написанного.
Но поскольку ни внешность, ни поведение пассажирки не выбивались за рамки базовых норм, следования которым от нее ожидали окружающие, женщина, не привлекая излишнего внимания, сидела, склонив голову, и читала Библию через увеличительное стекло. В какой-то момент она подняла взгляд, чтобы посмотреть на пассажиров, находившихся наискосок через проход.
Там спиной к ней стоял мужчина лет под шестьдесят. Он как будто задремал, держась за свисающий сверху ремень. Черные кончики его седых волос свидетельствовали о том, что ему, похоже, некогда покраситься заново. Мужчина был одет в темно-коричневую кожаную куртку, черные брюки-слаксы и потрепанные черные ботинки от Феррагамо. На ремешке вокруг запястья болталась кожаная папка — такие папки, набитые документами и счетами, обычно носят коллекторы, работающие на нелегальных ростовщиков. Некоторое время пассажирка не сводила глаз с мужчины, которого мотало взад-вперед вместе с поездом.
Тут задремавший внезапно очнулся. Похоже, от неловкости момента он вдруг уперся пальцем в лоб сидевшей напротив него девушки. Та ошеломленно взглянула на него, потом нахмурилась и вновь уставилась в телефон. Но мужчина второй раз ткнул ее в лоб пальцем, на сей раз с большей силой. Окружающие поначалу приняли девушку за его дочь или невестку, но скоро стало очевидно, что они не вместе.
— Что вы делаете, аджосси[1]? — обиженно спросила девушка.
В ответ мужчина возмутился:
— Аджосси? Да как ты смеешь так со мной разговаривать, когда сама расселась тут и уставилась в телефон, а пожилой человек должен перед тобой стоять?
Люди начали перешептываться.
— Я беременна, — спокойно возразила девушка. После этого все окружающие, включая женщину с Библией, невольно обратили взгляды на ее живот. Однако свободный наряд не позволял определить, говорит ли девушка правду, хотя вид у нее был усталый, а лицо отекло.
Мужчина не унимался и, прочистив горло, продолжил:
— Вы, молодые девицы, больше не желаете выполнять свой долг. Не выходите замуж, не рожаете детей, а только болтаете про беременность, когда вам это выгодно. Думаешь, я не отличу беременную от толстухи, разожравшейся на жареной курятине и свиных ножках? Да будь ты и вправду беременна, думаешь, ты первая? Будто кроме тебя никто никогда не рожал. — С каждой фразой скандалист тыкал девушку в лоб, игнорируя ее попытки отвести в сторону его указующий перст.
Девушка оглянулась вокруг в поисках поддержки, но все мужчины среднего и пожилого возраста, сидевшие поблизости, прикрыли глаза, притворяясь спящими.
Тогда она шлепнула мужчину по руке и закричала:
— Хватит ко мне придираться! Говорю же, я беременна! Лучше бы попросили одного из мужчин уступить вам место.