Когти на секунду перестала продевать руку в рукав. Слово «дочка», словно мороженое, таяло в ухе. Потом Когти быстро застегнулась и взяла пакет со старыми вещами.
— Спасибо.
— Подождите. — Доктор потянулся и достал что-то с высокого шкафа. — Вы чуть не забыли. — Он протянул ее инструменты, запечатанные в стерильный пакет.
Оперативница вырвала пакет у него из рук.
— Что вы с ними сделали?
— Боитесь, что я ими готовил еду? Просто помыл и простерилизовал.
— Если проболтаетесь… — Когти не закончила фразу о том, как она прирежет или утопит его. Возможно, их пути никогда больше не пересекутся. Она закрыла за собой дверь и, прижимая руку груди, чтобы унять дыхание, бегом спустилась по лестнице.
Закончив уборку и собираясь на выход, доктор заметит, что из-под клавиатуры торчат четыре хрустящие купюры по пятьдесят тысяч вон каждая. Представит ли он при этом, как обрадуется неожиданному подарку его дочка, или покачает головой в ответ на необязательную щедрость пожилой женщины? Но почти наверняка, подумала Когти, доктор улыбнется. Представляя себе его улыбку, она крепко вцепилась в руль и тряхнула головой: наверное, в охватившей ее слабости виновата потеря крови.
Пройдя профилактический осмотр у доктора Чана, Когти зашла на рынок, находящийся рядом с клиникой. Над узкими рядами нависал прозрачный купол. Новый рынок больше не походил на традиционный: все прилавки были модернизированы и единообразны по стилю и размеру. Они выстроились в бездушной реальности, не вызывая никаких ностальгических воспоминаний о том, как она бродила по старым рядам. Более того: если, покупая пакет фасоли, она попросила бы скидку или дополнительную горсть, на нее посмотрели бы с недоумением.
Что говорить, в самом центре рынка теперь красовался универсам, увешанный объявлениями о скидках и подарках в честь открытия. Размеры универсама и ассортимент товаров ничем не отличались от тех, что были в других гипермаркетах, хоть этот и не входил ни в какую торговую сеть. Когти не понимала, зачем здесь вообще универсам, если рядом есть ларьки, лавочки с сушеной рыбой и забегаловки. Она не знала, что рыночные поставщики пытались таким образом противостоять строящемуся в километре отсюда гипермаркету. Объединением универсама с мелкими лавочками они надеялись привлечь покупателей к традиционному рынку и составить конкуренцию сетевым магазинам.
Когти миновала лавку, где торговали лекарственными препаратами из органов черного козла, и остановилась перед прилавком с фруктами. Владелец, которого она здесь часто встречала, должно быть, отлучился за новой партией товара, так как навстречу покупательнице, прихрамывая, поспешила его жена. После минутного колебания Когти спросила, есть ли в продаже персики.
Чтобы быть во всеоружии, оперативница без труда выяснила имя молодого доктора, который оказал ей помощь в то утро. Она также узнала, где работают его родители. Молодого доктора звали Кан. Кан и Чан. Чан и Кан. Когда Когти в неурочный час ворвалась в клинику, медсестра накануне вечером успела заменить именную табличку на двери кабинета, но раненая потеряла слишком много крови и была на грани обморока, поэтому не заметила небольшую разницу в именах.
Неважно, что было тому причиной, но Когти совершила серьезную ошибку и чуть не спалилась. Ну да, она не раскрыла, чем занимается, и не назвала агентство, но род ее занятий был очевиден. Если бы ее спаситель не предпочел закрыть на это глаза, оперативница оказалась бы в рискованной ситуации: агентству обязательно стало бы все известно, реши доктор Кан поступить ответственно и сообщить об инциденте в кабинете номер три в то утро, причем Когти совсем не была уверена в том, что молодой доктор не проболтается. Она любила свою работу, и ей совсем не улыбалось закончить карьеру с позором.
Конечно, не очень корректно говорить о любви к подобной работе. Но и не совсем правильно определять это чувство как одержимость физической стороной дела, или привычку основательницы агентства, или уверенность в том, что только она знает, как надо работать. Другими словами, Когти была связана с этой профессией неразрывно, словно пуповиной. Пуповиной, которая только что давала питание, но внезапно разорвалась, обвилась вокруг шеи и начала душить насмерть.
Женщина за прилавком достала коробку с сочнейшими на вид белыми персиками.
— Говорю вам, это чистый нектар. Сами тают во рту!
В коробке лежала дюжина персиков.
— Это слишком много. Мне нужно всего четыре, — покачала головой Когти.
На самом деле ей хватило бы и двух: один она съест сама, а второй отдаст Гире. Но какой торговец захочет продавать пару персиков? Ладно, они с собакой съедят по две штуки.
— Всего четыре? Какая же у вас семья? Фрукты пролежат дольше, чем вы думаете. Так что вам не придется торопиться их есть. — Продолжая говорить, продавщица положила в полиэтиленовый пакет четыре персика и, прежде чем протянуть его покупательнице, добавила еще один. Ее движения были плавными и естественными.
Когти выбрала чистые купюры, чтобы расплатиться, и, забирая пакет, вгляделась в лицо пожилой продавщицы и ее дрожащие тусклые ресницы. Беспрерывный тремор век свидетельствовал о хронической усталости или недостатке минеральных веществ. Несмотря на прохладу в необогреваемом ларьке, женщина вся взмокла, и Когти поняла, что та нездорова.
Это напомнило ей о вселенской материнской жертвенности. Матери отдавали все, что у них было, ради образования и процветания детей, не заботясь о себе, обходясь болеутоляющими, и так до тех пор, пока им ничем уже нельзя было помочь. Похоже, сын этой женщины не добился успеха, который прочили ему родители, не стал профессором в университетской больнице и не открыл собственную практику.
В любом случае теперь такая щедрость встречалась нечасто: во время рецессии и разгрома традиционных рынков редкий торговец положит в пакет лишний персик, тем более что Когти купила не восемь и не шесть, а всего лишь четыре штуки. Доктор Канн, с виду безразличный, должно быть, пошел в свою мать, если оказал пациентке помощь, не входившую в его компетенцию, да еще и купил ей новую одежду.
Как раз в этот момент подъехал владелец ларька. Он остановил свой велосипед, едва удержавшись на ногах и задев при этом сумку покупательницы.
— Ох, простите, пожалуйста.
Супруга накинулась на него:
— Я же говорила тебе, не надо ездить на велосипеде, если не можешь удержать равновесие. Ты представляешь, что будет, если ты испортишь женскую сумочку? Она может стоить несколько миллионов вон, неуклюжий ты старик.
— Думаешь, я специально это сделал?
Пока супруги препирались, Когти размышляла, стоит ли признаться, что ее сумочка — всего лишь подделка стоимостью двадцать пять тысяч вон. Но тут она увидела, как пожилой мужчина снимает с багажника велосипеда маленькую девочку с желтым рюкзачком за плечами, на котором были написаны название и телефон ее садика.
— Бабушка! — закричала девочка, устремляясь к прилавку. — Дедуля и правда ужасно водит велосипед. Не хочу больше с ним ездить.
— Хэни, я не то имела в виду, — успокоила ее бабушка. — Ведь другого выхода нет: пешком не дойти. Так что придется ездить с дедушкой, хоть и страшновато, ладно?
— Я поеду в папиной машине!
— Папа занят, ты же знаешь. Сегодня он работает в одной клинике, а завтра — в другой…
Девочка надула губки. Значит, вот как выглядит дочка доктора Кана. Интересно, мороженое с каким вкусом он ей купил в тот день? А может, он подарил малышке новое платьице. Говорят, нынче цены на детские вещи до смешного завышены — не исключено, что Когти оставила слишком мало. При виде симпатичной родинки на скуле девочки оперативница невольно улыбнулась. Ей подумалось, что молекулы всей вселенной прилипли к пухлой щечке малышки, а в крови девочки ритмично пульсируют собранные вместе эпохи и языки целого мира. Может, таково естественное ощущение, возникающее при виде юной девочки, пусть Когти и не знала, какие чувства должна испытывать, поскольку не обзавелась внуками. Но те, кто боготворит океан, совсем необязательно живут на побережье. По сути, Когти ощущала изумление и восторг перед лицом этого маленького недосягаемого существа, являющегося воплощением всех ее нерастраченных эмоций.