По мере того, как утро вступало в свои права, окружающие объекты стали приобретать четкие формы. Вокруг начали сновать толпы пожилых и не очень людей, претендующих на спортивные снаряды, и Когти, не желая толкаться в очереди, покинула парк.
Вернувшись, она обнаружила, что собачьи миски — наполненные, как и положено, — стоят на полу. Судя по выеденной середине горки корма, Гиря уже позавтракала. Поначалу собака отвлеклась от тряпичной куклы, которую грызла, и подскочила к хозяйке, но, едва ощутив поглаживание и человеческое тепло, вернулась на место и снова сосредоточилась на игрушке.
Не то чтобы питомица не любила хозяйку. Гиря хорошо усвоила привычки своего человека и поняла, что та все еще чуждается присутствия другого существа и не может к нему привыкнуть. Поэтому Гиря оставалась рядом, чтобы Когти не заблудилась и нашла дорогу домой после выполненного задания, однако соблюдала дистанцию, не нарушая пространства хозяйки, а лишь давая понять, что она все еще тут.
Войдя в агентство, Когти нажала на звонок, установленный на стойке в приемной. Решала, появившийся из архивной комнаты, выглядел заспанным и пытался подавить зевок. Зная, что никто посторонний не придет в агентство в такой час, он даже не удосужился разгладить смятую одежду и спутанные после сна волосы.
— А если бы пришел клиент? — поинтересовалась Когти. — Ты мог бы выглядеть и поприличнее.
— Клиент сначала позвонит. У нас ведь нет вывески.
— Ты опять спишь в архиве?
— Всю ночь пришлось кое-кому помогать. Кстати, хорошо бы перетянуть диван в архивной. Буйволовой кожей, например, вместо этой дешевки. Крысы уже насквозь прогрызли обивку. Этак я себе спину надорву.
— Если сам заплатишь за перетяжку, никто возражать не станет. — Когти протянула документы по проделанной работе: — Дело Кима завершено. Можешь составлять отчет.
— Вы ведь подтвердили смерть? — Решала говорил обычным тоном, но Когти раздражало, что в последнее время ей все чаще задают такой вопрос.
— Я знаю, что это часть твоей работы и спрашиваешь ты просто для галочки.
Но если в газетах пока нет информации о происшествии, обратись к криминальным репортерам.
— И ничего не узнаю. Тут еще один скандал разразился: масштабная попытка покрыть коррупцию в Национальном собрании[4].
— А мне какая разница? У них там вечно что-нибудь происходит. Вот только обидно, что ты не доверяешь слову пожилой женщины.
— О, я в курсе, насколько вы щепетильны. Я тут работаю уже десять лет! Однако…
— Что «однако»?
— Директор Сон требует точного соблюдения протокола.
Когти все понимала. Решала постарался смягчить ситуацию, но Когти чуяла, что Сон ее проверяет. Недавно ей исполнилось шестьдесят пять. В любой отрасли, даже если ты простая офисная крыса, не обремененная сложной работой, в таком возрасте человеку дают понять, что пора на пенсию. Конечно, Сон нервничает, ведь в их профессии надо уметь быстро адаптироваться, принимать решения и совершать физические усилия, иначе возникнет серьезная угроза не только для жизни самого специалиста, но и для всего агентства. Когти хорошо представляла возможную реакцию Сона на ее небрежность или малейшую ошибку. Ведь тогда от нее будет больше вреда, чем пользы.
И это не тот случай, когда Когти могла бы воспользоваться своим высоким положением и с достоинством напомнить: «Сон, я работала здесь, когда твой юный отец только-только возглавил агентство. Я, можно сказать, меняла тебе подгузники». Если бы такие доводы работали, агентство ничем не отличалось бы от захудалых семейных фирмочек, где не в состоянии уволить пожилого и бесполезного сотрудника из уважения к прошлым заслугам. Более того, она и сама не хотела, чтобы ее считали старым мешком с костями, гниющим в чулане. Когти давно решила: как только Сон намекнет, что хочет от нее избавиться, что она стала обузой, которую величают Бабушкой или Крестной только из уважения к статусу партнера-основателя, она тут же уйдет.
Все эти годы Когти забирала только фиксированную ежемесячную оплату, потому что не любила сама распоряжаться деньгами. Но реальная заработанная ею сумма, которая хранилась на счете агентства — если ее еще не разбазарили, — была довольно ощутимой. Когда Когти решит отойти от дел, она попросту возьмет весь свой гонорар.
Учитывая состояние рынка, ей не удастся приобрести целое здание, чтобы сдавать его в аренду, но денег вполне хватит, чтобы прикупить в жилом районе небольшое кафе, где подают жареную курятину и пиво. Если Когти не пустится слишком быстро расширять бизнес, не станет жертвой программы реновации и ее не кинут партнеры, оставив ни с чем, — есть все шансы спокойно прожить остаток жизни.
У нее не было жадных наследников, которые прибегут потрошить сундуки, как не было и родных, требующих дорогостоящего ухода. Так что им с Гирей хватит за глаза. А поскольку Когти не склонна болтать с незнакомцами, водить гостей и закладывать за воротник, ее ждет благополучное будущее. Чтобы преуспеть в таком нехитром бизнесе, совсем не обязательно быть душой компании.
Когда сотруднику за пятьдесят, он в любой момент может оказаться следующим в очереди на пенсию, какой бы высокий пост ни занимал раньше. Когти не раз наблюдала, как бывшие директора крупных дистрибьюторских компаний на свой пенсионный пакет открывали ресторанчик, где кормили прежних работодателей. Что бы ни стояло за этими историями, все пенсионеры считали, что открывают новую главу в своей жизни.
В наши дни, в условиях рецессии, лишь немногие счастливчики могут смолоду найти свой путь. И даже если его не найти, а просто осознать, что никакого предназначения и не было, надо готовиться к тому, что в старости придется открыть магазин или сдавать свою недвижимость. В тридцать или в сорок, не говоря уже про более преклонный возраст, трудно избежать потерь, поэтому мало кому удается как следует устроиться.
А она может в любой момент забрать свои накопления, и даже в условиях общего кризиса ее ждет вполне достойная жизнь на пенсии. Не придется вымаливать у детей деньги на карманные расходы или, что еще хуже, бесполезно гнить в съемной однушке на окраине.
Несмотря на заслуженную возможность расслабиться в кресле, в агентстве Когти предпочитала по-прежнему заниматься реальной работой. И дело было даже не в том, что она испытала бы беспокойство или пустоту, отступив от привычного образа жизни. Не так уж много специалистов по борьбе с вредителями могли позволить себе насладиться финальным актом судьбы, поскольку в большинстве случаев для бывалого оперативника работа заканчивалась в момент неожиданной смерти на задании. И лишь изредка сотрудники успевали выйти на пенсию, открыть ресторан или химчистку, а то и удалиться в буддистский монастырь. Преградой к безопасной старости являлась сама уникальная природа службы по борьбе с вредителями.
Такая работа напоминает навязчивую привычку или одержимость, в некотором роде очень близкую к наркозависимости или игромании: ты не в состоянии бросить ее и продолжаешь работать помимо своей воли. Представить себе, как человек, который сорок пять лет убивал людей, жарит кур или чистит пиджаки, это все равно как представить волка, высиживающего яйца.
Когти не сомневалась: тем, кто выжил на этой работе, предстоит куда более тщательно избавляться от прошлого при переходе к мирной, неторопливой жизни на пенсии, чем любому другому профессионалу.
Она порой задумывалась о том, что изменится, если вычеркнуть из жизни десять или даже сорок пять лет, когда вся суть существования и так состоит в череде потерь и вычеркиваний, после которых остается лишь слабый след наподобие разводов мела на школьной доске. Когти никогда не рассчитывала умереть своей смертью и была не прочь покинуть этот мир в нужный момент, будь то из-за внезапной гибели или в схватке во время выполнения задания. Но всякий раз, как она собиралась высказать эту мысль директору Сону, что-то ей мешало, и она отступала.
«Это не самая привлекательная работа. Не стану говорить, что я ею занимаюсь, потому что кто-то же должен. И смешно утверждать, что мною движет стремление к справедливости. Но если деньги, которые я заработал, избавляясь от вредителей, я смогу потратить позже, когда сам стану хуже паразита, это не так уж плохо, верно?..»