– Да, но у меня хорошо получалось. А тут… Кстати, хозяин подумывал о том, чтобы сократить объем работы, но я вкалываю по двенадцать часов. Нам не хватает шоферов. Харри, не хочешь поработать таксистом?
– Спасибо, я над этим подумаю.
– Зачем звонишь-то?
– Мне нужно что-нибудь, чтобы уснуть.
– Сходи к врачу.
– Ходил. Он выписал мне имован. Знаешь, такое снотворное в таблетках? Не помогло. Просил что-нибудь посильнее, но он отказал.
– От тебя небось разило? Еще бы он дал тебе рогипнол, Харри!
– Он сказал, что я еще молод для тяжелого снотворного. А у тебя есть?
– Спятил? Это ж верный путь за решетку. Но есть флунипам. Почти то же самое. Одна таблетка – и валишься без задних ног.
– Хорошо. Я сейчас слегка на мели, но отдам деньги сразу, как получу зарплату. А сны тоже – того?
– А?
– Я перестану видеть сны?
На пару секунд на том конце повисла тишина.
– Знаешь, Харри, я тут сообразил, флунипам-то у меня кончился. Да и потом, опасный он. И сны видеть не перестанешь, скорей наоборот.
– Гонишь.
– Ну… Да и не нужен тебе флунипам. Просто попробуй успокоиться. Сделай перерыв.
– Перерыв? Ты и сам понимаешь, что это невозможно.
Харри услышал, как открылась дверь машины и Эйстейн послал кого-то к черту. Потом заговорил снова:
– Это из-за Ракели? – Харри не ответил. – Поссорились с ней? – Харри услышал какой-то треск и подумал, что это рация. – Ау, Харри! Друг детства спрашивает, не разбилась ли твоя жизнь вдребезги, а ты молчишь?
– Разбилась, – тихо сказал Харри.
– Что случилось?
Харри перевел дыхание:
– В общем, я сам вынудил Ракель ее разбить. Я провалил одно дело, над которым долго работал. Я не выдержал. Запил и три дня пролежал пьяный в дерьмо, не слышал телефонных звонков. На четвертый она пришла сама. Позвонила, вошла. Сначала сердилась. Говорила, что я не могу вот так просто уйти, что обо мне спрашивал Мёллер. Потом погладила меня по лицу и спросила, чем может помочь.
– А ты ее выставил за дверь? Так, что ли?
– Я сказал, что у меня все хорошо. И тогда она сразу загрустила.
– Надо думать. Девчонка ж тебя любит.
– Она так и сказала. Но еще сказала, что не может во второй раз совершить ту же ошибку.
– Это какую?
– У Олега отец был алкоголиком. И все трое из-за этого страдали.
– И что ты ответил?
– Что она права. Что от таких, как я, надо держаться подальше. Тогда она улыбнулась и ушла.
– Теперь у тебя кошмары?
– Да.
Эйстейн тяжело вздохнул:
– Знаешь что, Харри? Тебе уже ничего не поможет, кроме…
– Знаю, – перебил Харри. – Пули.
– Вообще-то я хотел сказать: «Тебя самого».
– И это знаю. Забудь, что я тебе звонил, Эйстейн.
– Уже забыл.
Харри забрал с кухни бутылку легкого пива. Сел в кресло и недоверчиво посмотрел на этикетку. Со вздохом слетела крышка. Он отложил на стол импровизированную открывалку. Шпатель с зеленой рукояткой и золотистым налетом штукатурки на металлической части.
Утром в пятницу, часов в шесть, солнце выглянуло из-за Экеберга, и в его лучах здание Полицейского управления засверкало, как кусок хрусталя. Охранник на входе читал газету и зевал во весь рот. Когда на пороге появилась первая ласточка рабочего дня, он отложил «Афтенпостен».
– Пишут, будет еще жарче, – провозгласил охранник так, будто радовался, что наконец-то может переброситься с кем-то словечком.
Высокий светловолосый мужчина посмотрел на него усталыми голубыми глазами, но ничего не сказал в ответ.
Охранник заметил, что, хотя оба лифта стояли на первом этаже, вошедший направился вверх по лестнице, и снова уткнулся в «Афтенпостен», где писали о том, что женщина, пропавшая в среду среди бела дня, до сих пор не объявилась. Журналист Рогер Йендем цитировал Бьярне Мёллера, который сообщил, что под автомобилем рядом с домом, где жила пропавшая, найдена ее туфля и это подтверждает подозрение о том, что совершено преступление, но с уверенностью об этом говорить пока рано.
По дороге к полке корреспонденции Харри полистал газеты, потом взял два последних доклада о поисках Лисбет Барли. На автоответчике было пять сообщений, почти все от Вилли Барли. И весьма однообразные. Барли требовал бросить на поиски больше народу, говорил о ясновидящих и собирался объявить в газете о крупном вознаграждении тому, кто поможет найти Лисбет.
А в последнем сообщении кто-то просто дышал в трубку.
Харри перемотал запись и прослушал ее снова, потом еще раз.
Нельзя было различить, мужчина это или женщина. Тем более – Ракель это или нет. На экране значилось: «22:10 – НОМЕР НЕ ОПРЕДЕЛЕН». Так обычно обозначался телефон Ракели, когда она звонила с Хольменколлвейен. Но если она звонила, то почему не на мобильный?