— Я не расслышал. Ты тут повытчик по досмотру честных путников?.. Или как?
— Во всяком случае, служивый, отнюдь не ты здесь истину пытаешь и вопросы задаешь. Знаешь, что такое порядок в имперском городе? И смирение? И очередь?
— Мы, люди военные, не для того свою кровь на границах…
— Помолчи, у меня больные уши. Ты видишь, что я разбираюсь с ремесленником, которого ты вот-вот спихнешь прямо ко мне на колени…
— Виноват!.. — Зиэль за шиворот и за портки ухватил тщедушного мастерового, ногой отвел в сторону занавесь и выбросил несчастного за дверь, в возмущенную толпу.
— Боги! Как они орут… — Повытчик взял в руки медный, в зеленых разводах, колоколец. — Прежде чем я вызову стражу и тебя упекут в тюрьму, на кнуты и позор, скажи в двух словах, чего ты хотел добиться своей глупой наглостью?
Но Зиэль не испугался угрозы, напротив: разбойная рожа его оскалилась блаженной ухмылкой:
— Да, понимаешь… С войны я, отдыхать приехал…
— Еще короче.
— Пить, гулять да мальчишку пристроить в хорошие руки. На все время надобно, кроме того я город плохо знаю, где какой храм стоит… Вот я и подумал попросить тебя о помощи: вознести за нас, грешных, молитвы богине Погоды… Да, помолиться по всем правилам, и от моего имени пожертвовать ей за все согрешенное, прошлое и будущее. Вот…
Размер взятки пронял даже видавшего виды чиновника. Он собрал в столбик все три червонца, взвесил их опытною десницей… прищурился на Зиэля…
Богиня Погоды была покровительницей игроков, мошенников, казнокрадов, проституток и наемных воинов. Она часто обманывала ожидания и надежды своих подопечных, впрочем, как и они ее… Зиэль даже не сомневался, что от этих червонцев до алтаря богини и самой мелкой серебряной монетки не дойдет.
— Имена, прозвища, откуда идете, наименование постоялого двора… Кстати, если за тобой или за этим малым следок…
— Какой за ним может быть следок? Парнишке десять лет!
— А за пазухой у него что?
— Щенок по прозвищу Гвоздик. Мое имя Зиэль. Его — Лин. Покажи, Лин.
— …Если какой следок хотя бы за одним из вас, защищать и покрывать не стану, мзда не за это дадена.
— Остановимся в «Самородке», я там всегда останавливаюсь, когда заезжаю в сей вертоград.
— «Самородок»… Это у нас, на правом берегу? Пометил. Надолго ли?
— Суток на трое, как гульба пойдет…
— Не увлекайся, не на войне. Откуда явился? С запада, небось?
— Точно так, с Заградных гор.
— Знаю, слышал, замирение там. Вот только надолго ли?
— Угу. Давай писульку, и мы пошли.
— Отстал от жизни, ратник, писульки отменены три года уж как. Вот тебе пайза медная, одна вам на двоих. Потеряешь — по пьяному ли делу, в нужник ли упадет — дорого тебе встанет, не теряй. Читать умеешь?
— Да.
Повытчик поставил на место колоколец и положил обе ладони на стол, в знак того, что время аудиенции исчерпано для Зиэля и его спутника.
— Вот и прочти, что там написано: «Пайза охранная». А на другой стороне «Большой Шихан». Пойдешь из города когда — на выходе стражникам отдашь. Ступай же. Пусть этот… столяр Шухач из Дубравок… вернется, скажи там…
Как ни странно — обратный путь сквозь толпу получился гораздо легче: ругань и угрозы в их адрес потеряли пыл, а кое-кто даже пытался на ходу задать Зиэлю вопрос о положении на границах…
— Все нормально там… Все путем… Не спим.
Двое стражников возле управы, на попечение которых Зиэль оставил Сивку, с преувеличенной горячностью стали жаловаться воину на буйный и неуправляемый нрав коня, а тот и не думал оправдываться: фыркал потихонечку да ушами тряс, отгоняя надоедливого слепня, стоял смирно, даже копытом в брусчатку не бил.
— Врете, врете, сопляки безусые! Попадись вы ему в атаке — одним ударом одного копыта разнесет он в брызги обе ваши тупые головы, а в мирное время он смирен… Слышишь, Сивый, что на тебя тыловики наговаривают?
Конь охотно заржал в ответ, ему было скучно стоять у коновязи без дела и без единой травинки в пределах досягаемости…
— По сумкам не лазили?
— Обижаешь, мы — при исполнении. — Стражники не врали: подработать, как они подработали, охраняя движимое имущество приезжего, это никому не возбраняется, это не есть нарушение присяги, если, конечно, не в ущерб службе, но среди бела дня, на глазах у людей забраться в чужое — казнят и пообедать не успеешь!
— Верю. Что честный человек обязательно приобретает на войне, или просто взяв в руки оружие во славу Отечества, — так это благородство, в деяниях и помыслах. На! Тебе кругель и тебе точно такой же, чистое серебро. Не ущемил?