Глазом моргнуть — полон стол пирующих гостей, словно волшебством их надуло!
Перед каждым гостем положили новенькую деревянную доску-подставку, круглую, с небольшим охранным валиком по краю, чтобы горячий жир и соус с нее не стекали; всем дубовые, а перед Зиэлем — особо почетную, черного дерева, с узорами.
Наконец, двое слуг принесли, тяжело семеня, целиком зажаренную на вертеле тушу кабанчика, как есть, с вертелом: жир все еще шипел на коричневых боках и падал прямо на каменные плиты трактирного пола. Без этого «выхода» с «представлением» роскошнейшее блюдо было бы всего лишь едой, а с ним — считалось произведением искусства.
— Хо! Отлично! Эй, с факелами, сюда встань. Нет, действительно красиво. Я считаю, что даже легкая подгорелость по краешкам… Ну-ка, развернулись… Огня еще поднесите, ты, поближе подойди… и отодвинься, пентюх, не видно. Вот… Ах, красавец!.. Нет, нет, то, что надо, не извиняйся, Тох, жар есть жар, это так и должно быть, с угольками, даже у Его Величества Императора, а я бывал за его пиршественным столом… За походным, правда… Ну, хватит же, разбойник, вели накладывать!
Первое, что подумал Лин, увидев у себя на доске громадный кус жареного кабанчика, — такую гору даже взрослому невозможно съесть, не лопнув… Но отведав душистого мяска под хрустящей корочкой и саму изумительную корочку, но макнув в горячий розовый жирный сок лепешку, нарочно подстеленную под мясо… раз макнув, да другой, Лин остро пожалел, что не весь кабанчик ему достался, и что наверняка даже костей народу не перепадет от обещаний Зиэля… Истина, как водится, обманула оба этих ожидания: со своим кусищем Лин все-таки справился, но добавки уже не захотел. Иное дело Зиэль, он трижды сожрал положенное, огроменные порции, выдолбил и съел — пока горячий — мозг из двух костей, прежде чем разрешил «народу» полакомиться остатками, однако же и этих остатков было не менее трех четвертей рослого и могучего при жизни «кабанчика».
Часу не прошло — половина гостей сползли под стол, пьяные без памяти, но на освобождающиеся места подтягивались все новые и новые участники пира, а пьяных слуги волоком тащили отсыпаться в сарай, нарочно для вытрезвления и предусмотренный: там тихо, всюду сено подстелено, есть жбан с водой, есть отхожее место за перегородкой, а ветхая служанка, никуда более не высовываясь, служит свою легкую службу: подтирает за грязнулями грязь и блевоту, некоторым воду подает.
Музыка между тем играла благолепно и мягко, не срываясь на веселые танцевальные звуки, ибо Зиэль строго-настрого запретил.
— Силы надобно беречь, натанцуемся еще… Тох! Принеси, братец, малую чару кокушника, освежиться хочу! И себе налей, выпить с тобой желаю!
Для трактирщика — почет и уважение, когда гость публично изъявляет желание выпить вместе с ним, но это — смотря какой гость! Иного Тох просто не услышит деликатно, иного панибрата пинком выставит из трактира и не скоро пустит вновь, а с иным…
— Для меня честь, не смею отказаться!
— Давай… А у тебя вино, что ли?
— Стар я для кокушника. Да и… Упаду — кто за пиром присмотрит?
— Гм… Вздор. Да ты же крепче камня, Тох, и здоровее самого Аламагана! Впрочем, тебе виднее. Пью твое здоровье!
— Взаимно, сиятельный господин Зиэль! — мужчины единым духом опорожнили стеклянные кубки, каждый — свой. Зиэль на последнем глотке нашарил левой рукой подсвечник, поднес к лицу и мощно выдохнул: синее пламя вылетело изо рта не меньше чем на локоть, свеча яростно полыхнула и погасла.
Дружный хохот зрителей и бурные рукоплескания стали Зиэлю заслуженной наградой в его застольном подвиге.
— Сколько там до полуночи?
— Близко уже, вот этой вот свече догореть.
— А, так это мерная свеча? Я и не приметил. Так, хозяин, всех пьяных — туда же, в сарай, к остальным, очищай места. Всем остальным — протрезветь! Тох, не спи, вели скорее расширить пространство для танцев. Всем музыкантам — по чарке Имперского, неразбавленного, чтобы у них огоньки по жилам побежали… Э! А ты еще здесь?
Последний вопрос был обращен к Лину, и очень вовремя: Лин только вот собирался отпроситься у Зиэля наверх, к Гвоздику: салфетка уже пропиталась жиром, а сверток тяжеленный! То-то Гвоздик будет рад… Да еще и в сон клонит, мочи нет…
— А можно, я спать пойду?
— Не можно, нужно! Ты должен выспаться к завтрему, день будет полон забот и трудов. Тох, вели проводить парня, и побыстрее, наф тебя сожри! Столы придвинул? Хорошо. Вот-вот уже полночь…