— Умеешь ты плавать?
— Я никогда не пробовала, господин, — ответила она.
— Тогда попробуй сейчас, — сказал он. — Я буду стоять поблизости и, если ты не сможешь плавать, спасу тебя.
Он толкнул девушку в воду, посмотрел с минуту на ее отчаянные усилия держаться на поверхности воды и затем отправился в кусты, за которыми ему послышался голос накануне купленной им рабыни.
— Можешь ли держаться на воде? — торопливо крикнул он девушке, борющейся с волнами.
— Я пробую, господин! — простонала та прерывающимся голосом.
Он поспешил за кусты и с новой рабыней исчез в крытой аллее.
Девушка утонула.
Нравственные
Я слышала про одного человека, который, будучи юношей, предпочитал самое скверное женское общество. Привычки этой среды он часто вносил и в хорошее общество. Более тонкие женские натуры сторонились его, так как самому невинному разговору он придавал сладострастный смысл.
Он поселился в маленьком городе, женился и стал нравственным человеком.
Через некоторое время после свадьбы, дела заставили его побывать в том городе, где он жил юношей. Вечером он отправился в театр, где давалась тогда новая драма Зудермана «Гибель Содома».
С видимым неудовольствием сидел он на своем месте и по мере того, как развивалось действие, становился все беспокойнее.
Его прежние знакомые наблюдали за ним и не знали, чем объяснить его гримасы, пожиманье плечами и покачивание головой.
Наконец они поняли. В середине представления, когда развитие действия достигло высшей точки, он поднялся с места с выражением глубочайшего торжественного негодования, с демонстративной медленностью и энергией прошел через ряды, мешая присутствующим зрителям, и на глазах у всех покинул зрительный зал.
Некоторые циники подумали, что он пошел за кулисы. Как бы не так! Он пошел к себе в отель, чтобы в длинном письме к жене излить свое негодование по поводу безнравственной пьесы.
Его обуяло такое справедливое возмущение.
Я слышала про одного мужчину, долгое время находившегося в тайной любовной связи с честной женщиной. Однажды в присутствии обоих какой-то господин, занимающийся благотворительностью, рассказывал про своих бедных и особенно описывал одну бедную, верную друг другу пару, живущую в свободном браке.
«Милостивый государь, — сказал любовник очень серьезно, — нехорошо покровительствовать подобным незаконным связям!»
Удивленно слушала его подруга сердца…
Неделю спустя она более не удивлялась. Она плакала: надлежащим образом он объявил ей о своей помолвке с другой.
Я слышала про одного человека, служившего в качестве цензора на одной из больших немецких сцен.
Ставили пьесу Ибсена «Джон Габриель Воркман». Пьеса была доложена добродетельному цензору. И вот он старательно начал искать в ней антиправительственные и антирелигиозные, особенно противонравственные места, которые его неумолимый карандаш должен был вычеркнуть.
Как…. ничего? — Его тщательные поиски были напрасны?
Вдруг его физиономия просветлела. Радостно схватил он карандаш и с высоким душевным подъемом вычеркнул фразу, состоящую из шести слов.
Исполнительница роли Эллы Рентгейм в сцене, где она сводит счеты с Воркманом, нашла зачеркнутыми слова, полные глубокого упрека: «Ты убила во мне любовную жизнь».
Для чего это странное уродство? Что предосудительного мог найти в этой фразе самый добродетельный цензор во всем мире? Она старалась найти в ней что-нибудь недопустимое с точки зрения государственной, религиозной и нравственной — ничто не подходило.
Она отправилась к другим актрисам, к актерам — никто не мог дать ей ответа.
Об этом случае стали говорить в городе; и самые завзятые жуиры вопросительно смотрели друг на друга, пожимали плечами и с сожалением говорили: «Ignoramus». Даже они не могли найти здесь ничего пикантного.
Наконец, обратились к самому цензору, чтобы узнать о причине его бессмысленной вымарки. Цензор неуверенно вертелся на стуле, заикался — затем схватил кусок резины, чтобы стереть помарку.
Какая мысль запятнала добродетельную фантазию благородного мужа?
Задача для психолога мужской души.
ИЗ ДЕКАМЕРОНА СОВРЕМЕННЫХ АМАЗОНОК
