Утром, вместо школы, он приходит к ней. Ее мать снова на дежурстве. Этой матери вообще на все наплевать. Особенно на дочку, которую в школе дразнят нищей.
Только какая же она нищая. У нее же любовь. Черт подери, ведь это любовь.
«Жо-орик. Ну давай не сра-азу».
Она по-прежнему говорит, растягивая слова: скромница. Только Жорик хочет все сразу.
«Все нормально будет», — обещает он.
«Ну что ты. Может, не на-адо», — говорит она лживым голосом.
Он толкает ее из прихожей, где нафталиновый шкаф, в комнату. Ее уголок отгорожен занавеской. Там все и происходит. Через два дня на третий, одно и то же, и так уже два месяца.
«Молчи, бл…дь, — пыхтит он. — Не ори».
Свободной рукой он зажимает ей рот. Ей не хватает воздуха. Она начинает дергаться, и это довольно забавно.
«Н-на, — выдает он наконец. — Получи».
Полузадохшаяся, она бьется в судорогах. Говорят, что малолетки гиперсексуальны просто потому, что без тормозов. Так оно и есть. Эта дурочка сама не понимает, что с ней. Но, видите ли, ей хочется еще.
«Еще?» — ржет он.
Девчонка вцепляется в потный торс Жорика. Не отпускает. Тяжело дышит. Но любовничек вырывается.
В куртке у него есть сигареты. Закурив, он чувствует себя абсолютно взрослым. А что еще делают взрослые? Что делают гости с его мамашей, когда приходят по вечерам? Ну, конечно. Все как обычно, как я сразу не догадался.
«Бухло где у тебя? Тащи», — приказывает он.
В своем халатике она шлепает на кухню. Врезать бы ей с ноги, лениво думает он.
Портвейн тот же, что в прошлый раз. Он глотает из горла. Мало-помалу его свинячьи глазки затягивает приятным туманом.
Теперь можно продолжить. У Жорика абсолютно нет фантазии.
«А ну, бери», — он расставляет ноги пошире.
Закрывает глаза блаженно. Вот и хорошо. Я на время перестаю видеть картинку.
Слышно только, как девочка старается. Она хочет угодить своему потному принцу. Я кое-что знаю о женской сексуальности, и всегда мне хотелось это кое-что забыть.
Давясь, она жмурится и отшатывается. Получает оплеуху. На ее глазах — слезы.
«Запей, дура», — он протягивает ей бутылку.
И она пьет. Вот этого ей не надо бы делать. Ее лицо покрывается красными пятнами. Она пьянеет с двух глотков. Не знаю, что уж там думает Жорик, но ему смешно.
«П…дец, приехали, — говорит он. — Ты еще наблюй мне тут, сука».
И это тоже повторяется изо дня в день. Но есть что-то новое, и вот-вот она об этом скажет.
«Жорик, — говорит она жалким голосом. — А ты меня потом не бросишь?»
«Чего-о?»
«Меня мать убьет», — говорит она.
Этот урод глядит и не догоняет. А мне почему-то все ясно. Неизвестно как, но я могу отчасти читать и ее мысли. О природе этого явления я даже и не думал. Интересно, сколько эмуляторов чужого сознания может вместить натренированный мозг психоаналитика?
«Ты о чем вообще?» — спрашивает он.
П…дец, — думаю я его словами. Девчонка залетела. Этот урод даже в руках не держал презервативы. Только издали видал, у старших товарищей. Толстые советские гандоны по десять копеек за штуку.
И сам он толстый гандон.
«Мать говорит, если в подоле принесешь, я тебя из дома выгоню, — краснея, бормочет она. — Я боюсь. У меня уже три недели как должно быть, и не было».
«Во как», — выдыхает Жорик.
Он и гордится собою, и боится: омерзительная смесь трусости и похоти. Обрывки мыслей шуршат в его черепной коробке, как крысы в мусорном баке.
Как это у нее быстро. И чего теперь делать? Она же дура. Возьмет и разболтает всем. А он-то врал, что ему дают взрослые тетки. Над ним будут смеяться. И в ментовку сообщат. Он уже и так на учете. Теперь вообще посадят, на х…й. От этой мысли он обильно потеет.
«А может, ничего и нет», — робко говорит она.
Черт знает почему, но это приводит его в ярость.
«С-сука, — цедит он сквозь зубы. — Тварь дебильная. Нашла время».
Он бьет ее кулаком по груди. Это очень больно. Это страшно больно, и поэтому он повторяет удар, с оттяжкой.
Этот ублюдок привык бить только тех, кто слабее. Хорошее качество, оно пригодится в бизнесе.
«Не на-адо», — плачет девчонка.
Жорик скалит зубы. И снова бьет ее: по щуплой спине, по почкам. Член в его грязных трусах снова напрягается. Вот так и формируются условный рефлекс, думаю я. Что там собачки Павлова!
На самом деле картина гораздо сложнее. Умный доктор Литвак предупреждал об этом. Насилие — это не средство, а цель, говорил он. Нельзя шутить с этим. Либо ты победишь боль, либо она тебя, или одно из двух. А это скверная арифметика, говорил он.