Выбрать главу

Вовчик корчится в кресле.

— Господи, — вырывается у него. — Анжелка. Скажи еще что-нибудь. У тебя голос…

— Что не так с моим голосом? — спрашивает она.

— Он такой же, как раньше.

— Так это ты был? Два года назад? Ты приходил на собеседование? — она говорит все тише и тише. — Как ты нашел мой телефон?

Вовчик переводит взгляд на меня. Принимает решение.

— Неважно, — говорит он. — Я искал тебя. Правда.

— Слушай… тогда и правда ужасно получилось. Я не хотела, чтобы так было.

Вовчик тяжело дышит.

— Меня заставили, — продолжает она. — Ты сам был виноват. Мне было четырнадцать. Кто бы меня послушал.

Ее аргументы непоследовательны. Но Вовчик просто слушает ее голос.

— Так зачем ты меня искал? — Похоже, она окончательно проснулась, эта перепуганная лживая шлюха. — Чего ты от меня хочешь? Если ты всё об этом, так ты не вздумай мне угрожать. Я позвоню мужу, и он…

— Перестань, — просит Вовчик. — У тебя такой красивый голос.

Молчание.

— Я писал тебе письма.

— Они не доходили.

— Я хотел…

Ему не хватает слов. Он отвык. Что поделать, охранников не учат разговорам. Их учат больно бить. Учат принимать удар. Это означает, что нужно бить еще больнее.

Кресло меняет форму, и у пациента хрустят суставы. И у него уже стоит. Ведь у Анжелки такой красивый голос.

— М-м-м, — еле слышно стонет Вовчик. — Я не могу больше.

Вот ведь сволочь, — вдруг приходит мне в голову. Я докопался до самого дна его души. Луч боли — если можно назвать его так — осветил самые темные углы грязного подвала, где навалено столько скелетов, ломаных стульев, окровавленных простынок — да мало ли чего еще. Иногда кажется, что там ничего и быть не может, кроме этой дряни. Неправда. Там в глубине есть ржавая железная дверь, за которой — выход.

Сейчас мы возьмем реальный стальной ломик и взломаем эту дверь.

«А ну, скажи ей», — повторяю я беззвучно.

— Я хочу тебя видеть, — говорит смелый Вовчик. — Прямо сейчас.

Представляю, что творится сейчас у Анжелки в голове.

— А еще что ты хочешь? — спрашивает она тихо.

— Всё забыть. Чтобы как будто ничего не было. Я всегда тебя любил. С пятнадцати лет.

— Я понимаю…

Моя рука тянется к джойстику. Я, Артем Пандорин, просто супердоктор. Я чувствую, как дрожит ее голос. Сейчас она скажет ему…

— А я вот не хочу ничего забывать, — говорит она вдруг. — Я всегда помнила о нём. О нём, а не о тебе. Он первый, ты последний. Ты понял? Я не хочу тебя видеть. Уйди из моей жизни. Сдохни. Отключись.

Ржавая железная дверь с грохотом захлопывается.

В трубке пульсируют гудки. Мои руки дрожат: delirium tremens? Мне холодно и тоскливо. Я подношу бутылку к губам. Виски имеет вкус жженой карамели. Я гляжу на Вовчика. Таким я его не видел еще никогда.

— Пошло всё на х…й, — шепчет он. — Разъ…бись оно всё конём.

Это тоже катарсис.

Я опускаю пустую бутылку на пол. Опираюсь на кресло, чтобы самому не упасть. Отчего-то с координацией движений дела обстоят очень и очень неважно. С повышенной аккуратностью я медленно, тщательно расстегиваю ремешки — сперва на его ногах. Потом на запястьях.

— Прости, Владимир, — говорю я.

Прямой удар в челюсть, и свет для меня гаснет.

* * *

Мне снился мой пентхаус и панорамное окно с видом на реку. Было утро; над рекой поднимался туман, и небоскребы на том берегу, казалось, висели в воздухе. Надо полагать, наблюдатель с той стороны видел то же самое.

Во сне я вспоминал, сколько этажей в моем доме, и никак не мог вспомнить. Почему-то это казалось мне важным.

Звонил телефон — старый телефон с трубкой на витом проводе. Я подносил эту трубку к уху и слушал тишину. Затем раздавались гудки, болезненные, как сверло в зубе, а я по-прежнему молчал, словно и не ждал ничего иного.

Иногда мне чудилось, что на мой мобильник пришло сообщение, и тогда я подрывался его искать, — не тот новый коммуникатор, из которого вынута батарейка, а свой старый любимый мобильник, который Танька называла неправильно, по-московски, «сотовым», — я искал его в разных местах в комнате и не мог найти, и соображал, что надо бы позвонить на него с обычного телефона, чтобы он откликнулся, но никак не мог вспомнить собственный номер.

Я раскрывал ноутбук и видел, что по моим адресам свалилось сразу несколько писем. Все пустые.

Я был окружен мертвой молчаливой пустотой. Наверно, первый космонавт Гагарин чувствовал себя так же в своей краснозвездной капсуле, оторванной от Земли, да так никуда и не улетевшей.