— Тебе нельзя здесь оставаться, — продолжала Танька. — Ты понимаешь, что это всё не продлится долго?
— Возможно. — Маринка упрямо взмахнула ресницами. — И что?
Впервые Таня запнулась и не знала, что сказать. Я не сводил глаз с Маринки. И она это заметила.
— Артем, — сказала она мягко. — Ну извини. Я вас всех очень люблю. Не надо заводить снова этот разговор. Давай останемся друзьями, а?
Не дожидаясь ответа, она положила руку Жорику на плечо.
— Все в порядке, — сказала она. — Я пойду?
Он заворочался было в своем кресле, но Маринка легонько хлопнула ладошкой по его бритому черепу. И Георгий Константинович заулыбался. «Пока-пока», — беззаботно пропела Маринка. Белое пламя вспыхнуло в моих глазах и погасло.
Таня сидела, закрыв глаза руками, будто тоже ослепла.
— Я не знаю, что у вас здесь происходит, но я это так не оставлю, — сказала она наконец.
Георгий Константинович благосклонно кивнул.
— Да, вы уж займитесь, — разрешил он. — Собирайте показания. Соседей советую опросить. По соседству генерал милиции живет, коллега ваш. Заслуженный работник органов. Позвать его?
Танька побледнела от злости.
— Хочешь быть самым крутым, — прошептал тогда я. — А ведь я тебя так и не долечил.
Жорик поморгал. Зачем-то оглянулся. Потом не выдержал и расплылся в своей похабной улыбке.
— А я снова тебя позову, — заявил он. — У меня денег хватит.
Я поднял на него глаза. У меня мелькнула странная мысль: я как будто смотрел в зеркало, гребаное кривое зеркало, в котором видно слишком многое. Мерзкая лысая рожа с покрасневшими глазками — это я сам. Такой, как есть на самом деле. Я уже давно омерзителен сам себе. Осталось только заменить отражение в зеркале.
Смешно вспомнить. Когда-то я был успешным и удачливым, меня любили девчонки, а я всерьез собирался заработать денег на…
— Пентхаус, — сказал Жорик, обращаясь только ко мне, и я вздрогнул. — Ты ведь хотел пентхаус построить? И как, строится?
Я промолчал. Его пальцы отбили по столу короткую дробь.
— Ты давай, старайся, — сказал он. — Годам к восьмидесяти осилишь. А у меня, чтоб ты знал, полтора гектара побережья на Коста Брава. Там тепло. Там яблоки.
Он почесал под мышкой, и я вдруг увидел, что футболка с Версаче порядком промокла.
— Гори все огнем, — сказал он вдруг. — Бизнес этот ваш ебучий, прокуратура, налоговая… билеты уже куплены. Так что вы как раз вовремя — типа чтобы попрощаться.
Я не верил своим ушам. По Танькиному лицу пошли пятна: кажется, она только сейчас начала понимать, как он сделал нас всех.
— Я, может, только жить начал по-настоящему, — сказал Жорик. — О душе задумался. Спасибо доктору Пандорину. И Мариночке, конечно. Ну что, по последней?
Не спеша, недрожащей рукой он разлил на двоих.
— Вам, девушка, не предлагаю, — со значением произнес он. — Вам еще за руль садиться.
Охранник вновь появился на крыльце. Он стоял, скрестив руки, и наблюдал за нами. Я тоже смотрел отстраненно, как моя рука сама тянется к бокалу. Бледные пальцы обхватили прозрачное стекло. Рыжая жидкость плескалась в нем. Солнце село, и откуда-то долетел холодный ветер.
— Коста Брава, значит, — выговорил я.
— Именно. В общем, давайте. За все хорошее.
Это был тост. Не дослушав, Танька резко поднялась, уронив пластиковое кресло. Ножка бокала пискнула и переломилась. Хрустальный цветок с хрустом раскрылся в моей руке. Темная жидкость потекла по запястью, и отчего-то защипало ладонь.
— Пошли, — сказала Танька, даже не взглянув на меня.
Никто нас не провожал. Ворота сами собой разъехались в разные стороны.
Всю дорогу обратно Танька смотрела вперед, кусая губы. В Крылатском, возле ярко освещенной стеклянной арки метро, она остановила машину. И сказала, по-прежнему не глядя в мою сторону:
— Артем. Как ты думаешь, за что она так… с нами?
— Она больше не с нами, — отозвался я.
Танька врезала кулаком по рулевому колесу, и «шевроле» коротко вскрикнул.
— Я его все равно достану, — сказала она. — Не я, так Интерпол. Я этого так не оставлю.
— Но ей с ним хорошо.
— Да. Ты прав.
Таня закрыла лицо руками. Она не умела плакать, она просто не хотела никого видеть.
— Вот и всё, — сказала она чуть позже. — Тебе на какую станцию?
— Мне некуда ехать, — отвечал я просто.
Она усмехнулась.
— Тогда поедем ко мне. Только не думай, что это благотворительность. Мне грустно.
— Мне тоже, — отозвался я.
Девушка-инспектор зачем-то поглядела в зеркальце. Расстегнула ремень безопасности. Повернулась ко мне, провела пальцем по моей щеке, будто заново знакомилась.